"Элла Никольская. Русский десант на Майорку (криминальная мелодрама в трех повестях, #1) " - читать интересную книгу автора

У меня с ней давние и сложные отношения. Хранится портрет в нашей
семье с незапамятных времен. Мама рассказывала со слов бабушки, что дама
нам родственница и через неё мы состоим в родстве с весьма известным поэтом
прошлого века. Лестное, конечно, обстоятельство, однако я полюбопытствовал,
порылся в архивах и убедился, что дама эта действительно была известной
петербургской красавицей, но к поэту имела отношение отдаленное. Числился
среди её предполагаемых любовников не он сам, а его брат, прославившийся
разве что мотовством и беспутством. Самое забавное, что и нам она оказалась
не родней: воспитывалась в доме моей прапрабабки и удачно потом была выдана
замуж за богатого старика. Ну а дальнейшие поиски привели и вовсе к
неожиданному открытию: портрет никак не мог изображать ту особу, которую
называла бабушка, поскольку год, стоявший под неразборчивой подписью
художника в самом углу холста, был как раз следующим после того, в который
она умерла. Словом, фамильный портрет неизвестной - вот это что такое. И
тем не менее я его очень люблю.
Что уж точно - мои представления о женской красоте сформировались под
его влиянием. Лицо на полотне не похоже на те, что смотрят со старинных
музейных портретов. Нет в нем ни нежности, ни неприступности, не окутано
оно и романтическим флером. Ни взбитых напудренных волос, ни тонкой
любезной улыбки. Просто из темноты, скопившейся в углах рамы, выглянуло
вдруг живое лицо, странно современное, с широким лбом, к которому прилипла
рыжеватая прядка, с энергичным подбородком. Взгляд желтовато-карих глаз - в
детстве я не раз влезал на стул, чтобы разобрать как следует их цвет -
пристален, настойчив и будто ищет ответного взгляда, а к тому же имеет
свойство менять выражение. Мне случалось видеть его и насмешливым, и
сердитым, и веселым, но никогда грустным. Должно быть, красавица не склонна
была к меланхолии.
Когда-то давно, так давно, что кажется, не со мной это произошло, я
привел домой одну девушку: только что познакомились в подъезде, забежали
туда, спасаясь от весеннего ливня. Помню изумление на мамином лице и то,
как она перевела взгляд с гостьи на стену, на портрет. Тут только и я
заметил сходство, но почему-то ей мы ничего не сказали. Время было скорое,
самый-самый конец войны. Через неделю я был уже женат на этой девушке, ещё
через неделю ушел воевать, но до фронта не доехал: война кончилась.
Путь домой оказался однако длиннее, вернулся я только поздней осенью -
и узнал, что накануне моего возвращения жену мою сбил на улице возле самого
дома грузовик. Так и оборвалась коротенькая жизнь, и ничего не осталось: ни
письма, ни фотографии, даже родных её не удалось разыскать. Была она из
Эстонии, в свои девятнадцать лет уже вдова - приехала к мужу в госпиталь,
да не застала его в живых. Было у неё непривычное красивое имя и не умела
она грустить. Вот и все, что запомнилось.
Тосковал я по ней сильно. Тогда и просиживал вечера в архивах: все
казалось, будто между погибшей и её двойником на холсте есть какая-то
связь, и если удастся обнаружить эту связь, то вновь я её обрету. Я-то как
раз, как вы, вероятно, уже заметили, к меланхолии и разного рода туманным
размышлениям весьма склонен. О чем, надеюсь, не подозревают коллеги и
особенно подчиненные.
Итак, смотрел я, смотрел на бесконечно знакомое и все же незнакомое
лицо, сидя один вечером в пустой квартире, а потом встал да и снял портрет
со стены, где он провисел не знаю уж сколько лет. Дело в том, что мне