"Сергей Никитин. Падучая звезда (Повесть) " - читать интересную книгу автора

когда вечерами под ногой жестко хрустит крупчатый снежок, а днем сверкают и
звенят капели. Еще морозно, но по всему чувствуется, что март: уже небо
иссиня-сине, уже почки на тополях золотятся, уже почернели за рекой
проселки, а по ночам от зари до зари красным углем тлеет Марс. На базаре в
это время крепко пахло морозным сеном. Тротуары ослепительно блестели мокрой
наледью. Они любили остановиться на пешеходном мосту и смотреть на тяжко
громыхающие товарные составы, на суету тонкоголосых маневровых паровозов, на
приливы и отливы пассажиров пригородных поездов. Город, строивший тогда
новые заводы, властно притягивал к себе людей из окрестных деревень и уже
переставал быть тихим уездным городком с заросшими гусиной травой улицами,
опоясывался кольцом рабочих поселков, оттеснял от своих окраин леса, и в
мещанско-купеческое двухэтажное убожество центра вламывались кубические
сооружения из камня и стекла.
Их мальчишеской мечтой было путешествие вниз по реке на плоту или в
лодке; они тщательно выверяли по карте маршрут, копили на "французских"
булочках деньги, составляли списки необходимых вещей, и какой упоительной
музыкой звучали им тогда слова: топор, палатка, горох, котелок.
Осуществлению этой мечты помешала война. Но и так им немало досталось от
щедрот российских градов и весей. Пионервожатый Коля Ладушкин - щупленький,
очкастый, сам похожий на подростка в своих походных сатиновых шароварчиках и
тапочках, - возил их на экскурсию во Владимир, Суздаль, Ростов, Касимов,
Муром, распевно читал им над Окой в Карачарове:

Из того ли-то из города из Мурома,
Из того села да Карачарова
Выезжал удаленький дородный добрый молодец.
Он стоял заутреню во Муроме,
А й к обеденке поспеть хотел он в стольный
Киев-град.
Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.
У того ли города Чернигова
Нагнано-то силушки черным-черно,
А й черным-черно, как черна ворона...

Оглядываясь теперь назад, Митя видел, что детство его не прошло даром;
оно дало ему ощущение России, укоренило на родине не этнографически, а
морально и привязало к ней неистребимой любовью. Все, что есть Россия, будь
то шагающая с песней рота красноармейцев, стихи Есенина, мелодия пастушьего
рожка, стаи галок в осеннем небе, цветущая вишня или рдеющая кистями
хваченных первым морозом ягод рябина, соборы Владимира, тополиный пух в небе
его городка - все отзывается в нем волнением и каким-то высоким чистым
чувством, которое он никак не может даже назвать. Гордость ли это? грусть?
любовь? Все, пожалуй, вместе, и все это, пожалуй, молено назвать чувством
родины.

XIII

Начало отрочества давало себя знать смутным душевным и телесным
томлением. Приходило оно с ветреным, сырым апрелем, с витыми ручьями по
косогорам, с надсадным криком грачей в старых липах. Уже по-другому Митя