"Наталия Никитайская. Вторжение Бурелома" - читать интересную книгу автора

сейчас, в одночасье, ощутила себя, осознала себя совершенно иной,
повзрослевшей и помудревшей, сразу после кесарева сечения. Она так и
говорила мне: "Просыпаюсь и чувствую - другая. Не знаю, хуже ли, лучше ли
себя прежней, но другая... Знаешь, даже жутковато стало..." Подруга
связывала эти перемены с тем, что ей влили литр чужой крови...
Я тогда подумала и высказала вслух, что переливание здесь ни при чем,
что сам факт материнства должен же влиять на женщину, но сейчас я
сомневалась в незыблемости моего утверждения. Потому хотя бы, что повидала
матерей, которые нисколько не менялись с рождением ребенка.
С непреходящим чувством "другизма" я выполняла обычные свои утренние
дела. Как никогда долго вглядывалась в зеркало, изучая свое отражение. В
глазах, несмотря на поселившуюся в душе боль от размолвки со Львом, ни
тоски, ни страдания не было, а была ирония, готовность посмеяться и над
собой, и над своим страданием... "Наверное, я стала черствее..." - подумала
я. Отвечать же себе не стала, понимала: это не так. Скорее даже наоборот: я
стала чувствительнее, но одновременно - вот парадокс - более защищенной,
потому что не каждому переживанию и не каждой возникающей эмоции могла уже
придавать черты глобальной катастрофы...
Я стала сильнее, увереннее в себе. Что-то, отдаленно похожее на
сегодняшнее мое состояние, я уже пережила полгода тому назад, когда Юрка
меня бросил. Но все-таки нынешняя моя перемена была во много раз сильнее и
кардинальнее."Я никому не позволю отобрать у себя то, что дорого мне, что
должно составить мою жизнь", - думала я. Выплывающее при этом в памяти
мутное лицо Бурелома, меня пугало, но не настолько, чтобы я побоялась
отринуть что бы то ни было, что Бурелом попытается мне навязать. Впрочем, с
язвительной интонацией подумалось мне, ничего, кроме машины, Бурелом мне
пока что и не навязывает. А машина - это вовсе не так уж плохо!..
Позвонил Юрка. Сказал, что продиктует расписание елок. Я взяла ручку и
дневник.
- Сразу же хочу спросить: ты не против, чтобы самую дорогую елку
отыграть в пользу Сереги?
- Разумеется. Кстати, кто-нибудь уже был у него?
- Валентина вчера бегала. Там не пускают, так что она только передала
ему послание и получила записку от него. А в справочном сказали, что можно
передавать...
- Виноград, например, можно?.. - спросила я.
- Шутки твои, Мария, хороши своей невинностью. Итак, возвратимся к
делу. Две елки мы даем благотворительные: у ученых и в детском доме. У
ученых работаем из солидарности: нас вместе стараются изничтожить. И только
вместе мы не дадим этого сделать.
- И с этим я тоже согласна.
Нет, просто поразительно: раньше я не верила в эту пресловутую
чеховскую формулировку относительно дружбы мужчины и женщины. Еще полгода
назад мне казалось, что я возненавидела Юрку до конца своих дней, а вот
спустя всего полгода мне снова приятен и его голос, и он сам. Приятен до
того, что в минуту растерянности я готова была возобновить с ним роман.
Когда расписание было продиктовано и разговор близился к завершению,
Юрка, вроде бы невзначай, обронил:
- Ты встречалась вчера с Фениксом?
- Да, Юра, а что? - ответила я с внутренним напряжением.