"Фридрих Ницше. Антихрист. Проклятие христианству" - читать интересную книгу автора

иерархии, - не против их испорченности, но против касты, привилегии,
порядка, формулы, это было неверие в "высших людей", это было отрицание
всего, что было жрецом и теологом. Но иерархия, которая всем этим хотя бы на
одно мгновение подвергалась сомнению, была той сваей, на которой еще
продолжал удерживаться посреди "воды" иудейский народ, с трудом достигнутая
последняя возможность уцелеть, residuum* его обособленного политического
существования: нападение на нее было нападением на глубочайший инстинкт
народа, на самую упорную народную волю к жизни, которая когда-либо
существовала на земле. Этот святой анархист, вызвавший на противодействие
господствующему порядку низший народ, народ изгнанных и "грешников", чандалы
внутри еврейства, речами, которые, если верить Евангелию, еще и теперь могли
бы довести до Сибири, - он был политическим преступником, поскольку таковой
возможен в обществе, до абсурда неполитическом. Это привело его на крест:
доказательством может служить надпись на кресте. Он умер за свою вину, - нет
никакого основания утверждать, как бы часто это ни делали, что он умер за
вину других. -

28

Совсем иной вопрос, сознавал ли он вообще этот антагонизм или лишь
другие в нем его чувствовали. Здесь я впервые касаюсь проблемы психологии
Спасителя. - Я признаюсь, что мало книг читаю с такими затруднениями, как
Евангелия. Эти затруднения не те, в разъяснении которых ученая
любознательность немецкого духа праздновала свой самый незабвенный триумф.
Далеко то время, когда и я, подобно всякому молодому ученому, с
благоразумной медлительностью утонченного филолога смаковал произведение
несравненного Штрауса. Тогда мне было 20 лет: теперь я слишком серьезен для
этого. Какое мне дело до противоречий "предания"? Как можно вообще назвать
"преданием" легенду о святых? Истории святых - это самая двусмысленная
литература, какая вообще только существует: применять научные методы там,
где отсутствуют какие-либо документы, представляется мне с самого начала
делом совершенно безнадежным, ученым праздномыслием...

29

Что касается меня, то мне интересен психологический тип Спасителя. Он
мог бы даже удержаться в Евангелиях, вопреки Евангелиям, как бы его ни
калечили и какими бы чуждыми чертами его ни наделяли: так удержался тип
Франциска Ассизского в легендах о нем, вопреки этим легендам. Истина не в
том, что он сделал, что сказал, как он собственно умер; но важен вопрос,
можно ли представить его тип, даются ли "преданием" черты для его
представления. Я знаю попытку вычитать из Евангелия даже историю "души"; это
представляется мне доказательством психологического легкомыслия, достойного
презрения. Господин Ренан, этот гаер in psychologicis, для объяснения типа
Иисуса дал два самых неуместных понятия, какие только возможны: понятие
гений и понятие герой (heros)*. Но что только можно назвать неевангельским,
так это именно понятие "герой". Как раз все, противоположное борьбе,
противоположное самочувствию борца, является здесь как инстинкт:
неспособность к противодействию делается здесь моралью ("не противься
злому" - глубочайшее слово Евангелия, его ключ в известном смысле);