"Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления: "Рихард Вагнер в Байрейте"" - читать интересную книгу автора

действительно выразить себя. При этом смутно сознаваемом состоянии язык
сделался повсюду какой-то независимой силой, которая как бы рукой призрака
хватает людей и насильно тащит их туда, куда они собственно не хотят идти.
Как только они пытаются столковаться и объединиться для общего дела, ими
овладевает безумие всеобщих понятий и даже просто словесных звуков; и,
вследствие этой неспособности выразить себя, творения их коллективного духа
носят на себе печать взаимного непонимания, отвечая не их действительным
нуждам, а только бессодержательности поработивших их слов и понятий. Таким
образом к прочим страданиям человечества присоединяются еще страдания
условности, то есть согласованности в словах и поступках при
несогласованности в чувствах. Как в период падения всякого искусства
наступает момент, когда его болезненно разрастающиеся средства и формы
начинают тиранически подавлять юные души художников и обращают их в своих
рабов, точно так же теперь, при постепенном падении языка, мы становимся
рабами слова. Под гнетом этого рабства никто не в состоянии более проявить
себя таким, каков он есть, и говорить наивно, и только немногие вообще в
силах сохранить свою индивидуальность в борьбе с образованием, которое видит
залог своего успеха не в том, чтобы творчески идти навстречу определенным
чувствам и потребностям, а в том, чтобы опутывать личность сетью "ясных
понятий" и научать ее правильно мыслить: как будто имеет какую-либо цену -
сделать человека правильно мыслящим и умозаключающим существом, если не
удалось сделать его предварительно существом правильно чувствующим. Если
теперь в среде столь тяжело пораженного человечества раздается музыка наших
немецких мастеров, то что собственно выражается в этих звуках? Да не что
иное как верное чувство, - враждебное всему условному, всякой искусственной
отчужденности и всякому непониманию человека человеком. Эта музыка есть
возврат к природе, и вместе с тем очищение и преображение природы; ибо в
душе наиболее любящих людей пробудилась потребность этого возврата и в их
искусстве звучит природа, претворенная в любовь.
Это мы можем принять, как первый ответ Вагнера на вопрос о том, какое
значение имеет музыка в наше время; но у него есть еще и второй ответ.
Отношение музыки к жизни не есть только отношение одного вида речи к другому
- оно есть также отношение совершенного мира звуков к миру образов в его
целом. Как зрительный образ, существование современного человека при
сравнении с прежними явлениями жизни представляет несказанную бедность и
скудость, несмотря на несказанную пестроту, которая может обрадовать только
поверхностный взор. Стоит только присмотреться попристальнее и разложить
впечатление от этой бурно-подвижной игры красок. Не похожа ли она в целом на
сверкание и переливы бесчисленного множества камешков и осколков,
заимствованных у прежних культур? Не есть ли здесь все неподходящая роскошь,
подражательная претенциозная внешность? Не одежда ли это из пестрых лоскутов
для нагого и зябнущего? Не напускная ли это пляска веселости у страдальца?
Не гримаса ли это гордого довольства, скрывающая глубокую рану? И при всем
этом - прикрытые и таящиеся под быстрым движением и вихрем - серое бессилие,
гложущее недовольство, трудолюбивая скука, позорное убожество! Явление
современного человека свелось к одной видимости. В том, что он теперь
представляет, он не только не виден, а скорее скрыт; и остаток
изобретательного искусства, сохранившийся у некоторых народов, например у
французов и итальянцев, весь тратится на эту игру в прятки. Всюду, где
теперь требуют "формы", в обществе, разговоре, в литературном стиле, в