"Александр Никонов. Листопад" - читать интересную книгу автора

оказалась. Она заполняет собой вечную сосущую пустоту во мне. А при ходьбе,
когда я хожу, шары будто живые начинают шевелиться, надавливая, потирая
внутри. Я могу ходить так очень долго.
- Давай быстрее, - поторапливаю.
И вот она стоит голая, съеживаясь под моим взглядом. Погань буржуазная.
Все их подлое буржуазное воспитание и поповские сказки сковывают их тело, не
дают им полностью наслаждаться, люди стесняются себя. В будущем
раскрепощенном мире свободные пролетарии полностью возьмут от жизни все. И
от своего тела тоже. Это будет светлый совокупляющийся рай всех трудящихся,
где никто никому не принадлежит, и каждый свободен.
Я прошлась по комнате и взяла с книжной полки небольшую статуэтку из
слоновой кости. Для моей цели она вполне подходила - была длинной, не очень
широкой, без острых краев и выступов. Это была скульптурка какого-то
азиатского деда с узкими глазами, может быть ихнего монаха.
Я подошла к посеревшей этой сучке, сунула ей в руки монаха, повернулась
задом и похабно выгнулась:
- Давай, вводи.
Я хотела раздавить ее своим бесстыдством.
- Давай, а то сейчас пойду твоего отца шлепать. Голову тебе его принесу
и жрать заставлю. Пошла!
Она с дрожащими губами ввела в меня статуэтку.
- Давай двигай, не очень быстро.
Она, наверно, ненавидела меня.
Я подмахивала ей, своему классовому врагу, ненавидящей меня
профессорской дочке, ебущей меня любимой статуэткой своего отца, которого я
могу убить в любой момент. Я получала удовольствие от смешения всех этих
обстоятельств.
Дважды удовлетворившись с этой девочкой, я до синяков и кровоподтеков
искусала ей грудь, шею, бедра, чуть не загрызла. А потом лишила ее
невинности этой статуэткой, еще пахнущей мною.
...Когда я одевалась, Ирина эта лежала бледная, затем с трудом встала,
нагнулась, ее вырвало.
А я пошла к контору. Иногда я от себя страшно устаю, мое тело изводит
меня, порой мешает думать. Что будет дальше?


Ковалев.

"Я понял, кого мне напоминает Олег Козлов. Того солдатика, Федора из
моей роты.
За последние шесть лет произошло столько событий, что я не враз
вспоминаю то, что нужно. Довоенную жизнь помню линейно всю, перебираю ее в
пальцах как веревку с узелками от начала до конца. От самых ярких детских
воспоминаний, когда мы с Алейниковым бегали по подворотням и стреляли из
рогаток до окончания университетских волшебных лет, до последней осени. Хотя
потом была еще последняя зима и последняя весна, но уже в Вильно.
А еще был Ревель, черт побери, еще был Ревель, куда я попал летом
четырнадцатого случайно, незадолго да сараевского выстрела.
Когда я узнал об убийстве эрцгерцога, не подозревал, что этот выстрел
стронул лавину, которая уже набирает скорость и которая сметет страны и