"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

в случившееся, пытал каждый трупик: "Ддд-ээ-ттт-ка-а-аа...
ддд-ээ-тт-ка-а-а..."
Больно-пребольно выла придавленная плитой собака. Ей было
по-человечески страшно от прижатой к ее морде детской ножки. Господи, да
неужто с нами это? Все объяснялись только осиплым криком, хватая друг друга
за руки и плечи. У каждого самое страшное горе было свое. Каждый рвал к себе
спасателей в первую очередь. Виктора, нередко соображающего дольше трех
секунд, на четвертой волокли за шкирку ревущие в плаче взахлеб армяне. Беда
была настолько велика, что первые признаки офицерского профессионализма и
осмысленной сообразительности проявились лишь через час после прибытия.
Когда притупляется молниеносно пришедшее горе, подходит холод, голод,
физическая боль. Офицеры, действуя мелкими группами, уже довольно четко
выполняли все вновь и вновь валившиеся вводные. Умение оперативно руководить
в беде проявляется только при беде. Политбюро угрюмо присвистнуло 9 декабря,
и Михаил Сергеевич все-таки решил вернуться из Америки. Положение
осложнялось тем, что в Армении находились уже десятки тысяч все прибывающих
беженцев из Карабаха. Виктор с мужиками, охрипшие, немытые, нечесаные,
сбившись во временном отсчете на своем участке, были вдесятером едины в
сотнях лиц - и повар, и ЦК, и врач, и утешитель, и правый, и виноватый. Беда
своей страшной силой как-то сразу примирила и породнила всех.
Подчиненный, забыв о себе, тащил к ближайшей санитарной машине до этого
нелюбимого директора. Секретарь горкома голыми руками раскапывал избирателя,
который до сих пор не мог к нему пробиться ни под каким предлогом. Все враз
стали едины сердцем и душой: продавец - с обманутым клиентом, обиженный с
хамом, чванливый с кротким. О, Боже правый! Да неужто мы дожили до того, что
только от этого способны образумиться и прозреть?! Сердце и сознание были
настолько не готовы к таким нечеловеческим мучениям, что к появившемуся
мародерству никто не был готов. Четверо офицеров в назначенное для
патрулирования время терпеливо бродили по вверенному квадрату. Стараясь
ступать как можно бесшумнее, чтобы... ну, а вдруг прослушается голос
неспасенного, необнаруженного под завалами в дневное время, когда при общем
шуме, вполне возможно, кого-то просто не услышали. Позавчера, Слава Богу,
случилось такое - шестым чувством расслышали странный звук. Из-под завалов
извлекли паренька. Это был сплошной серый, бусый от густой цементной пыли,
едва теплый куль. Его руки намертво прижали к себе живую кошку. Это она
звала осипшим человеческим голосишком, скребя о бетон источенными коготками.
- Стой! Стой, стрелять буду! - Тоннельное зрение поисковика-капитана
враз выхватило скользнувшие за груды зданий тени. Боевой опыт - вечный
опыт. - Всем лечь! Рожи в землю! Руки в стороны, ноги врозь!
Драка, сдавленные хрипы и обязательные маты длились около минуты. Затем
четыре одиночных выстрела из "Калашникова", в итоге двое закувыркались в
судорогах, четверо взахлеб, перебивая друг друга, орали:
- Не стрэляй-я-я-й, н-ээ-эт!.. Шли хараныт сестра... Не стрэляй,
лежим...
Виктор с мужиками, сдавая смену, думали одинаково об одном и том же,
пронзительно вспоминая вскрытый гроб, раскрытый живот грязной неотмытой
женщины и кучу драгоценностей в нем. Эти нелюди золото брали так торопливо,
что не успевая снять кольца и серьги с раздутых пальцев и ушей, поотрубали
их.
Для постоянного пребывания в Спитаке всему личному составу Николаева