"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

18.00 был заготовлен полностью. Контроль исполнения задачи затребован на
7.00 следующих суток. В 18.05 - выпили. В 23.40 работа закипела. Ильич, с
внешностью человека без определенного места жительства, чему соответствовал
разноцветенный за год пиджак, обклеванный нос и восседающая кремлевским
секретарем на указательном пальце правой руки высокомерная ворона, тщательно
скрывал радость от долгожданного к себе внимания. С целью уложиться по
времени в установочный срок, единогласно решили красить, начиная с ботинок:
при полной луне и подсвечивающем одной фарой "Урале". Сидящий за рулем Витя
Гуриев при объезде вождя для более удобной подсветки четырежды удачно
избегал лобового столкновения. В 4.20 краска закончилась - чуть ниже плеч,
под мышками. Сидящая в кабине троица, с трудом выговаривающая "Джевохарлал
Неру", мучительно зевая, бросала на пальцах, кому идти на поиск краски и
путалась при подсчете. Попало на Пашку. Вывалившись из кабины в 4.30,
капитан Суровцев доложил о выполнении задачи в 5.15 едва слышимым
поскребыванием пальца о дверь машины. Строго в 6.00 работа была завершена, и
у исполнителей заслуженно захлопнулись глаза. Они разом проснулись от
пушечного грохота, произведенного едва не оторвавшейся автомобильной
дверцей. На подножке стоял начальник политотдела. Беззвучно разевая рот, он
яростно тыкал на пьедестал. С него на молчавших исполнителей смотрел
"сеятель". При ярком восходящем солнце его зебровый, с темным отливом костюм
и ярко зеленая голова с уважением говорили о безупречном вкусе
художников-авангардистов. За час до начала военного совета вождь со стыда
закрылся кучей плащ-палаток со спасительной дощечкой "реставрация".
Завершившееся в гарнизоне казенное мероприятие к вечеру плавно
перетекло в душевное офицерское: "А помнишь?.." Причина была более чем
веская. Сосед-авианаводчик капитан ЮрийСеменов указом Президиума Верховного
Совета страны был награжден орденом Красного Знамени. После долгого
осторожного стука мужики вчетвером переступили Юркин порог и демонстративно
выражали смущение. Несмотря на его приглашение, столь подчеркнутая
деликатная осторожность не была излишней. Капитан Семенов свою жену
заслуженно боялся больше, чем минное поле, тщательно скрывая это от
всезнающего гарнизона. Но сегодня, по такому случаю, Ленка дала "добро". И
десять лет Афгана стали, как десять секунд и тысяча лет. Время, вошедшее
навечно в офицерские сердца, то вспыхивало крепким мужским смехом, то
закручинивалось капнувшей скупой слезой в стакан, стоявший у фото улыбчивого
Вальки. "А помнишь?.." Уходили в бой однополчанами, возвращались братьями.
Пусть ты уже не жил - твоя жизнь, отданная за мою, стала нашей одной для
меня и моих стариков.
- А помнишь?..
Из тысяч дорог в Афгане для Юрки и Димки в тот миг высветились две
главные: одна шла в рай, другая - в ад. После того боя, не то скоротечного,
не то длиной в сто лет, они стали единокровными братьями.
Димка тащил Юркуволоком по мокрому грязному склону, где выли все - и
пули, и разъяренные на радостях "духи": "Русские не уйдут!" Он, трижды
раненный, выволок друга оттуда, где явно виделся "тот свет". Оба так
перемазались кровью, что, где своя, где чужая, понять было невозможно. Юрка,
бывший летчик, однажды сбитый под Джелалабадом, покинул кабину
кувыркающегося в беспорядочном падении СУ-25-го уже у самой земли. Он, успев
приготовиться к катапультированию, все же получил такой пиротехнический
пинок под зад, что первый раз за свои грешные тридцать лет перекрестился на