"Виктор Николаев. А помнишь, майор...("Записки афганца" #2) " - читать интересную книгу автора

ждущие сына старенькие родители. Вглядывающийся в каждое окно вагона,
перекладывающий без конца из руки в руку кепку отец и капающая
неостанавливаемой слезой мать. Дома.
Виктор приезжал сюда каждый раз, как в первый раз. Здесь все взрослело
и менялось вместе с ним. От голопузой босоногости до новоиспеченного
майорства. Крепенькая банька добросовестно отмечала древесными зарубками его
жизненный рост. Ах, как его ждали все! И голосистая сучка Тоська, заливаясь
и пофыркивая в собачьем восторге, носившаяся кругами по зеленой ограде,
взрывая на разворотах круги земли. И смущенные близняшки-березки. Он помнил
их девчушками, а сейчас у родительской калитки стояли неповторимые,
повзрослевшие и оттого еще более похорошевшие русские красавицы. Каждый
Витькин путь домой с войн был для родителей, как новое рождение. Здесь все
было у него своим. Даже бесстыжие зенки у поросенка, зарывшегося по уши в
грязь, были свои в доску. Он, уйдя отсюда еще в солдаты, будто не уходил
никогда. В доме перестали скрипеть его звуком даже затосковавшие по нему
половицы. Тот же одноглазый, горластый и ревнивый к кому попало
петух-бабник, и крыжовник-ежик, тополь-щеголь, бабушка-черемуха и
цыганка-роза радовались ему, как умели.
Даже раскисший на заборе и ожиревший от лени и бессовестной вальяжности
кот по-прежнему, как десять лет назад, приоткрывал буквально из последних
сил один глаз. Он безо всяких эмоций наблюдал за двумя зашедшимися в
охриплом лае от столь очевидного кошачьего хамства псинами, которые, собирая
последние усилия, старались в прыжке достичь его хвоста. Кот опускал его
настолько, чтобы взлетающие дворняги не достигали кончика ровно на один
сантиметр. Наконец, он, устав от собачьей бестолковости, с трудом перекинул
не первой свежести хвост на другую сторону забора.
Дома... Вечером помолодевшие родители старались успеть за всеми у
накрытого стола. Пришло полдеревни. Не каждый день такое событие. Парень
приехал с войны, да еще целый. Виктор внимательно, с украдкой смотрел на
мать, - приснится же такое, Господи помилуй! До сих пор передвигавшаяся с
трудом, опираясь на костыль, сегодня она где-то забыла его. Эх, русское
застолье, деревенская простодушность. Все деды враз стали генералами, а
бабульки - невестами. Все учили Виктора жить и воевать. Ребятишки висели
скопом на родительских коленях, чтобы все узнать и успеть что-то вкусное
стырить со стола. Бабка Лукерья, ежедневно просыпающаяся со словами: "Слава
Тебе, Господи, что я не в тюрьме и не в больнице", - все требовала от
Виктора дополнительных доказательств, что война в их деревню не придет. А
смешливый дед Федор, повеселевший от пятой фронтовой рюмки, все затягивал
любимую песню: "...Мне б до Родины дотронуться рукой!..". Пел он ее очень
серьезно, от сердца. Дедушка с войны пришел без обеих рук, но сидевшим за
столом не приходило в голову даже усмехнуться. К середине мероприятия бабы
все чаще осаживали разошедшихся вояк. Каждый третий мужик оказался
законспирированным Стенькой Разиным, а их бабам всерьез начала угрожать
судьба княжны. Самый загадочный тост в России: "Пьем за твое здоровье!".
Двадцать человек - двадцать искренних желаний от души, от чистого сердца. Но
пьяное сердце чистым не бывает. Дальше правил балом желудок. Перепуганный
двадцатым стаканом ум куда-то делся.
- Даешь шашлык!
Из гурта, волоком, тащили самую лучшую овцу. Парализованная от страха,
она только беззвучно блеяла, разведя широченные темные глаза, истекающие