"Александр Нежный. Огонь над песками (художественно-документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

наркома труда - подкармливать безумцев? Впрочем, все мы сейчас безумцы и
голодны, - сказал Эйдук, но во взгляде Полторацкото уловив насмешку,
протянул с обидой: - Ну-у, Павел Герасимович... Моя полнота чисто
болезненного свойства". - "Я вас слушаю, Петр Яковлевич". - "Да, да, -
спохватился Эйдук, обмахнул лицо платком и тонким своим голосом
проговорил: - Безобразие! Я уже имел честь вам докладывать, что все
требования бывших служащих нашей компании в Чарджуе мною были
удовлетворены... Уволенные получили пособия, Бассевичу выплатили две тысячи,
он меня благодарил, а теперь называет эксплуататором! Я - эксплуататор! Как
вам это нравится! Всю свою жизнь я трудился не покладая рук, и теперь меня
называют эксплуататором!" - "В эксплуататоры, Петр Яковлевич, вам просто
выбиться не удалось". - "Оставьте, оставьте, товарищ Полторацкий! Что нам
удалось, а что нет - тому один бог свидетель. Но это материя больше
философская, нежели практическая, а мы с вами люди дела... Так вот: они там,
в Чарджуе, теперь хотят продать имущество компании, а выручку разделить
между собой. Черт знает что! Беззаконие, грабеж, разбой, безобразие... Я
готов кричать "караул!", но кто меня услышит, когда вокруг такой грохот и
когда кричат буквально все?" - "Ладно, Петр Яковлевич. Считайте, что вас
услышали". - "Прекрасно, замечательно, великолепно, я вам чрезвычайно
признателен! Но, простите... а дальшае? Могу ли я льстить себя надеждой, -
произнес Петр Яковлевич, с некоторым усилием привстав со стула и склонив
круглую бритую голову, - что требования бывших служащих признаны будут
неосновательными?" - "А дальше, Петр Яковлевич... Дальше вот что. Сколько
сейчас у компании на текущем счету?" - "Двести сорок восемь тысяч сто
шестнадцать рублей тридцать три копейки", - единым духом выпалил Эйдук. "Ну,
вот. Деньги ваши мы пока арестуем, а в Чарджуй я пошлю товарища, он
разберется и мне доложит". - "Но я клянусь... Мы все возместили! Вы мне не
доверяете, Павел Герасимович..." - "Это, Петр Яковлевич, материя больше
философская, нежели практическая, а мы с вами, если не ошибаюсь, люди
дела..." - "Ну, хорошо, хорошо, - шумно вздыхая, проговорил уполномоченный
компании "Зингер". - Буду ждать. Наше время - это такое время, когда без
конца чего-то ждешь и на что-то надеешься. Прощайте, Павел Герасимович,
будьте здоровы и продолжайте подкармливать ташкентских безумцев". И,
взмахнув короткопалой рукой, Эйдук побежал к выходу.
Был шестой час дня, раскаленная тишина вливалась в окно. Зашел
Даниахий-Фолиант и, отводя глаза в сторону, сказал, что должен отлучиться по
срочным делам личного свойства. Звонил Рабчинский, инженер-строитель,
занимавшийся переустройством Троицких лагерей под благотворительные
учреждения, сообщил, что смета готова и ее надо обсудить. "Завтра, - ответил
ему Полторацкий. - С утра отправлюсь по больницам, днем буду у вас". А
вскоре позвонил Колесов, председатель Совнаркома, и, напомнив, что сегодня в
семь митинг в Доме Свободы, спросил: "Ты письмо получил?" - "Какое письмо? -
не понял Полторацкий. - Ты что ли мне ею писал?". Но Колесов не засмеялся,
напротив, вполне серьезно свой вопрос повторил, после чего Полторацкий
вспомнил о письме, которое нынешней ночью передал ему Савваитов и которое он
читать не стал, а сунул в нагрудный кармап гимнастерки. "Слушай, а ведь
верно! Я и забыл... Вчера домой какой-то сарт принес, меня не было, хозяин
взял. А откуда ты знаешь?" - "Ты прочти сначала, - сказал Колесов, - потом
поговорим".
"Вам, стоящим у власти! - прочел Полторацкий. - Если вам не безразличны