"Александр Нежный. Огонь над песками (художественно-документальная повесть) " - читать интересную книгу автора

пусть помогает... Твердость нужна, необходима твердость, не можем мы без нее
сейчас. Мы не задавим - нас задавят, пикнуть не дадут. ...Да что это я себя
уговариваю, вскинулся вдруг он и, встав с постели, в два шага подошел к
окну. Что это я, как малое дитя, себя укачиваю! Гроза утихала, уходила за
пределы города, погромыхивала сусталым умиротворением и скупо посверкивала
отдаленными, скрасноватым оттенком угасающего пламени, молппямп.
В соседней комнате скрипнула дверь, ей вслед под тяжелыми шагами
проскрипели половицы коридора, несколько раз простучала об пол палка, в щель
между порогом и дверью желтый свет просочился в комнату Полторацкого. Он
сказал громко:
- Я не сплю, Николай Евграфович, заходите!
Правой рукой опираясь на палку, левой, высоко поднятой, держа перед
собой керосиновую лампу, за стеклом которой чуть колыхалось крошечное, с
синевой по зубчатому верху пламя, вошел Николай Евграфович Савваитов, хозяин
дома номер семь в переулке Двенадцати тополей. Вернее так: хозяином всего
дома был он при жизни жены, а после ее недавней смерти половину его продал
крепкому человеку с загаром бывалого туркестанца и военной выправкой. Тогда
же в одну из трех оставшихся ему комнат решил пускать квартирантов, однако
первому отказал весьма скоро из-за его неугомонности по женской части,
второй оказался темной личностью и картежником, в довольно развязных словах
и манерах попытавшимся и Николая Евграфовпча прельстить и приобщить к
недостойной своей страсти; третьим к Саввантову был приведен Полторацкий.
Знакомя их, Семен Семенович Дорожкин, в прошлом, по собственным его словам,
артист, по всевозможным сплетням - клоун в Шапито, рыжий пересмешник,
кривляка и крикун, а теперь - левый эсер и член Центрального Комитета
республики, сказал, выражаясь своим обычным, торжественным и не всегда ясным
слогом: "Достойнейшие люди... Не испытав никогда счастья быть сыном и
братом, мечтал бы иметь вас в этих качествах. Сознавая невозможность, буду
частым гостем".
С легкой руки Дорожкнна месяц назад Полторацкий оставил обшарпанный
гостиничный номер и поселился в комнате с беленым потолком, крашеным полом и
портретом задумчивого, как бы глубоко погруженного в себя молодого человека
в черной, наглухо застегнутой косоворотке. Молодой человек на портрете был,
вероятно, занят поисками ответов на вечные вопросы и, судя по выражению его
доброго и вместе с тем бесконечно печального лица, пытался постичь, понять,
а следовательно, проявить возможное снисхождение к нелепостям, глупостям и
жестокостям жизни. Иногда при взгляде на задумчивого юношу Полторацкий
испытывал странное желание объяснить, растолковать ему суть происходящих в
Туркестане и по всей России событий и свое в них значение и место. При этом
он думал, что надо бы в конце концов узнать у хозяина, чье это изображение и
какое отношение к Савваитову имеет этот портрет.
Николай Евграфопич остановился на пороге и, по-прежиему высоко держа
лампу, так, что в слабом ее свете особенно хорошо видна была в совершенно
черном дверном проеме его седая голова с широким, смуглым, морщинистым лбом,
проговорил:
- Гроза перебудила.
Рука Савваитова, держащая лампу, устала, он опустил ее. Виден теперь
стал его халат темно-синего шелка, в поясе, однако, перехваченный простой
бечевкой, сухая шея с острым кадыком, короткая борода, в которой среди
благородно-серебряных нитей попадались ярко-рыжпе, хотя и уверял Савваитов,