"Йозеф Несвадба. Робот внутри нас" - читать интересную книгу автора

один и думает, что его никто не видит. - Он очень одаренный мальчик и мог бы
в интеллектуальном отношении превзойти Разума, - продолжал Карел. -
Возможно, в своем воображении он населяет мир какими-то особенно страшными
роботами, потому что, как ты знаешь, он все время находится в состоянии
тревожной подавленности.
Мне вспомнился рассказ Карела о том, как во время войны больницу
бомбили, и в ней вспыхнул пожар. Многие больные не покинули горящего здания
и предпочли заживо сгореть, потому что мучившие их кошмары были страшнее
пожара.
Только теперь я заплакала и, как обычно, проплакала всю дорогу от ворот
до трамвая. Я уже научилась плакать незаметно, потихоньку, делая вид, что у
меня насморк.
"Мы поставим новые подшипники, - слышались разговоры в автобусе...
Придется купить маленький мотор... Телевизор все время капризничает... Он
вам его отлично отремонтирует... Собираюсь купить..."
И люди перечисляли всевозможные машины, аппараты, механизмы -
предшественников роботов. А мне казалось, что единственные, кто чужд
роботам, - это наши близкие в больнице. Не потому ли мы потеряли их, не
потому ли они живут в этом старинном здании, где время словно остановилось?
Как раз подошел трамвай, я перестала плакать. Мне вдруг стало отрадно
при мысли, что завтра утром Разум встретится с юным фантазером Преслом один
на один.


Спор

Дома никого не было, ректор, видимо, не захотел приехать к нам, и
Разуму с гостями пришлось отправиться к нему. Я прибрала в комнате - на
ковре валялось несколько крошек, магнитофон был включен; видимо, Разум
развлекал гостей. Сам он музыки не любит, это я хорошо знаю, но он уже
усвоил себе, что большинство ученых считают музыку единственно приемлемым
видом искусства, потому что она чем-то сродни логическим формулам науки, и
охотно слушают не только Яначека, но и Орффа, Шенеберга и Рихарда Штрауса.
Поэтому мы держим дома несколько лент, в частности ленту с записью
Хиндемита. Но мне не разрешено ставить их для себя или для сотрудников мужа,
приходящих к нам; эти записи "на экспорт" предназначены только для
иностранных гостей. По крайней мере, когда играет музыка, можно почти не
разговаривать, а Разуму это удобно: он не силен в иностранных языках. Его,
наверное, устроило бы какое-нибудь эсперанто из математических формул, но, к
сожалению, на таком языке невозможно сказать: "Добрый вечер" или "Возьмите
еще один бутерброд".
Утром я увидела Разума в холле. Он все еще был в смокинге, много курил,
но выглядел трезвым и вел себя вполне спокойно. После бессонных ночей он
бывал еще рассудительнее обычного.
- Где же Карел? - хмуро осведомился он.
Я сказала, что Карел не приедет.
- Хорош! А еще называется друг! И ты не могла позвонить и сказать мне
об этом? Что ж теперь? Вызывать скорую помощь к своему сотруднику, что ли?
Знаешь, как это неприятно после всяческих историй о помешавшихся ученых! Ну
и конфуз! Пойдут разговоры, это будет сенсация побольше, чем мое открытие.