"Жерар де Нерваль. История халифа Хакима " - читать интересную книгу автора

розовый бархат платья был почти скрыт сплошной вышивкой; только на рукавах,
на локтях и на груди оставались островки, откуда исходило золотое и
серебряное сияние; тяжелый пояс из золотых ажурных пластин с вделанными туда
рубинами обвивал гибкий и тонкий стан, спускаясь к крутым бедрам. В этом
наряде Ситт аль-Мульк напоминала владычицу исчезнувшего царства, ведущую
свой род от самих богов.
Дверь резко распахнулась, и на пороге появился Хаким. Ситт аль-Мульк не
сдержала возгласа удивления - не столько из-за появления брата, сколько
из-за его странного вида. Казалось, с лица Хакима исчезли все живые краски.
Его бледность словно была отблеском иного мира.
Внешне это был тот же халиф, но озаренный особым, внутренним светом.
Его жесты напоминали движения сомнамбулы, а сам он походил на собственную
тень. Он сделал шаг к Ситт аль-Мульк, движимый скорее усилием воли, нежели
простыми человеческими чувствами, и взглянул на нее так пристально и хищно,
что принцесса вздрогнула и обхватила себя руками, словно какая-то неведомая
сила пыталась разорвать на ней одежды.
- Ситт аль-Мульк, - сказал Хаким, - я долго думал, кому отдать тебя в
жены, но ни один мужчина на свете не достоин тебя. Нужно сохранить чистой
божественную кровь, которая течет в твоих жилах. Мы должны сберечь
сокровище, полученное от прошлого. Я, Хаким, халиф, повелитель неба и земли,
буду твоим супругом; свадьба через три дня. Такова моя священная воля.
Услышав эти неожиданные слова, принцесса была настолько потрясена, что
не могла вымолвить ни слова. Хаким говорил так властно, так убедительно, что
Ситт аль-Мульк поняла: возражать бесполезно. Не ожидая ответа сестры, Хаким
вышел из комнаты и, вернувшись к себе, тяжело рухнул на подушки и заснул:
действие гашиша достигло апогея.
Сразу же после ухода брата Ситт аль-Мульк вызвала великого везира
Барджавана и рассказала ему о случившемся. В годы отрочества Хакима,
провозглашенного халифом в одиннадцать лет, Барджаван был регентом империи;
он сохранил неограниченную власть, и, в силу привычки, его по-прежнему
считали подлинным правителем, а на долю Хакима приходились лишь официальные
почести. Невозможно сказать, что творилось в душе Барджавана, когда Ситт
аль-Мульк рассказала ему о ночном посещении халифа; постичь загадочную
натуру везира было выше возможностей простого человека. Может быть, страсть
к знаниям и к размышлениям иссушила его тело и омрачила суровый взор, а
решимость и воля избороздили его лоб морщинами и начертали на нем зловещий
знак "тау", предвестник ужасный судьбы? Бледность неподвижного, словно
маска, лица, на котором только иногда между бровями залегала глубокая
складка, напоминала о том, что он вырос на выжженных солнцем равнинах
Магриба. Уважение, которое питали к нему жители Каира, его влияние на знать
и богачей - не говорило ли это о том, что он вершил государственные дела
мудро и справедливо?
Ситт аль-Мульк, воспитанная им, всегда чтила его как своего отца,
прежнего халифа. Барджаван разделял негодование принцессы, но сказал только:
- Увы! Какое несчастье для империи! Разум повелителя правоверных
помутился, небо покарало нас. Сначала голод, а теперь новое наказание. Весь
народ должен молиться; наш государь сошел с ума.
- Да спасет нас господь! - воскликнула Ситт аль-Мульк.
- Я надеюсь, - добавил везир, - что, когда повелитель правоверных
проснется, это наваждение исчезнет и он, как обычно, будет возглавлять