"Жерар де Нерваль. Соната Дьявола (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

аккордами. Из каждого окна неслись звуки сочиняемой сонаты; в городе
только и было разговоров, что о приближающемся состязании и о возможных
победителях. Какая-то музыкальная лихорадка охватила жителей города. В
каждом доме Аугсбурга игрались или напевались полюбившиеся мелодии.
Часовые, стоя в карауле, мурлыкали себе под нос сонаты, лавочники отбивали
такт, стуча аршинами по прилавку, а их покупатели, забыв о цели своего
прихода, начинали им вторить. Говорили, будто даже священники бормотали
нечто в темпе аллегро, выходя из исповедальни, а на обратной стороне
одного листка, на котором епископ набросал свою проповедь, будто бы
обнаружены были несколько записанных тактов, и тоже в довольно оживленном
темпе. Среди этого всеобщего волнения один только человек оставался в
стороне от бушевавших вокруг него страстей. То был Франц Гортлинген. Столь
же малоспособный к музыке, как и Эстер, он отличался в высшей степени
великодушным характером и слыл одним из самых благонравных юношей во всей
Швабии. Франц любил дочь музыканта, он предпочитал ее всем девушкам на
свете, а та со своей стороны предпочла бы голос Франца, произносящий ее
имя с добавлением всяких ласковых слов, самым распрекрасным сонатам,
когда-либо написанным между Рейном и Одером.
Наступил канун открытия музыкального состязания, а Франц так ничего и
не пытался предпринять ради осуществления своих желаний. Да и что мог он
сделать? За всю свою жизнь он не сочинил ни одной музыкальной фразы.
Напеть под аккомпанемент клавесина какой-нибудь простенький мотив было
пес plus ultra (предел (латинский)) его музыкальных возможностей. Уже под
вечер вышел он из дома и побрел по городу. Все лавки были закрыты, и на
улицах не было ни души. Однако кое-где за окнами еще виднелся свет свечи,
и доносившиеся отовсюду звуки инструментов, настраиваемых для завтрашнего
состязания, которому суждено было навеки отнять у Франца прекрасную Эстер,
время от времени достигали его слуха. Порой он останавливался у
какого-нибудь окна, чтобы послушать, и ему даже случалось различить сквозь
стекла лица музыкантов, выражавшие удовлетворение плодами своих усилий и
воодушевленные ожиданием успеха.
Долго бродил так Гортлинген по городу из одного его конца в другой, как
вдруг заметил, что находится в квартале, совсем ему незнакомом, хотя он
прожил в Аугсбурге всю свою жизнь. Здесь не слышно было уже ничего, кроме
шума реки. Но внезапно аккорды какой-то неземной музыки, доносившейся
откуда-то издалека, вновь вернули юношу к его тревожным мыслям. Освещенное
окно какого-то одиноко стоявшего домика свидетельствовало о том, что здесь
тоже кто-то бодрствует, и, поняв, что именно оттуда доносятся звуки, Франц
предположил, что это какой-нибудь музыкант все еще готовится к завтрашнему
дню. Он направился в ту сторону, откуда раздавались звуки, и, по мере того
как он приближался к освещенному окну, навстречу ему все громче неслись
аккорды, исполненные столь дивной гармонии, что его с каждой минутой
охватывало все большее любопытство. Быстро и бесшумно приблизился он к
окну. Оно было распахнуто, а в глубине комнаты за клавесином сидел
какой-то старик, перед которым лежала раскрытая рукописная нотная тетрадь;
он сидел спиной к окну, однако старинное зеркало, висевшее над клавесином,
позволяло Гортлингену видеть и лицо музыканта, и каждое его движение.
Черты его были исполнены кротости и беспредельной доброты: никогда еще
Гортлингену не случалось видеть подобного лица оно вызывало желание
созерцать его вновь и вновь. Старик играл с необыкновенной