"Тихон Непомнящий. Бумеранг Зорича (Сб. "Остров пурпурной ящерицы")" - читать интересную книгу автора

чемоданчик, другой рукой держась за ствол. Увлеченный настройкой, Зорич не
заметил, что чемоданчик непрочно держится и что Маша дрожащей рукой слабо
поддерживает "машинерию". Сейчас они оба были поглощены зрелищем на
телеэкране. Аллея оживала, это была та аллея, которая навеки стала аллеей
Анны Керн... Они увидели на экране сначала картинку, запечатленную одной
клеткой дерева, затем Зорич медленно повел луч вдоль годичного кольца, и
возникали почти кинокадры идущих рядом Анны Керн и поэта. И Маша тихо
произнесла фразу из письма Пушкина к той, кому были посвящены вдохновенные
строчки: "Я помню чудное мгновенье".
Маша читала письмо по памяти, вслух, что еще более усиливало
впечатление от сменяющихся кадриков на телеэкране: "Пишу вам, мрачно
напившись... - Так в самом начале пишет Пушкин одно из своих писем Анне
Керн. - Все Тригорское поет "Не мила мне прелесть ночи", и у меня от этого
сердце ноет... Каждую ночь гуляю по саду и повторяю себе: она была здесь -
камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки
увядшего гелиотропа, я пишу много стихов, - все это, если хотите, очень
похоже на любовь, но клянусь вам, что это совсем не то. Будь влюблен, в
воскресенье со мною сделались бы судороги от бешенства и ревности, между тем
мне было только досадно..."
И тут в новых клетках-кадрах Пушкин стал приближаться к ним. Он явно
шел к дереву. Было явственно видно его лицо - и счастливое и
взволнованное... Маша вдруг ойкнула и, теряя сознание, качнулась, выпустила
из рук чемоданчик. Зорич, подхватив ее, едва удержал, а чемоданчик,
кувыркаясь по лестнице, полетел вниз, шлепнулся о землю...
Хрупкая "машинерия" не только разладилась, она поломалась. И казалось,
что печаль Маши не сравнима с печалью Зорича, который ее утешал, уверяя, что
удастся все наладить, удастся поправить.
Несколько последующих дней, когда Зорич разбирал "машинерию", исследуя
размеры бедствия, присутствующая при этом Маша с горечью говорила о том, что
многое может остаться неузнанным, ведь Зорич мог увидеть здесь и Антона
Антоновича Дельвига, давнего друга Пушкина, который навещал его в
Михайловском, и ведь они наверняка гуляли по этим аллеям. Волшебный аппарат
Зорича мог проверить, был ли здесь Дельвиг, хмурый человек в очках с
маленькими стеклами...
Зорич еще надеялся, что ему быстро удастся привести в порядок
"машинерию", вот только бы достать паяльник и несколько лабораторных
измерительных приборов, чтобы проверить состояние панели, ламп накаливания,
прогрева...
Маша обещала организовать поездку с очередным автобусом экскурсантов в
Псков, где, возможно, Зоричу удастся позаимствовать все необходимое в
местном институте. "Там, кажется, даже есть и радиозавод", на худой конец, в
каком-либо приличном телеателье что-то подходящее найдется... Но в ожидании
этой оказии Зорич решил привести в порядок свои обрывочные записи, которые
он иногда делал по ночам. Маша тем временем строила планы, она говорила о
том, что Зоричу нужно, кроме Михайловского, побывать и в Болдине, а еще
непременно съездить и в Ясную Поляну и там попробовать в имении, где также
сохранились старые деревья, открыть новые, неведомые нам черты облика Льва
Николаевича Толстого. Ведь чуть больше семидесяти лет отделяет нас от того
времени, когда Толстой жил в яснополянских местах, большей частью безвыездно
в течение многих десятилетий, и деревья могли стать летописцами... А еще