"Николай Непомнящий. Зоопарк диковин нашей планеты (Энциклопедия загадочного и неведомого)" - читать интересную книгу автора

себе и приготовился к танцу.
А чугайстыр уже положил волосатые руки на бока и уже
зашевелился-заколыхался.
Что ж, начинать так начинать. Иван топнул на месте, выставив ногу,
тряхнул всем телом и поплыл в легком гуцульском танце. (Видите, в этом душа
народа. На Востоке в такой ситуации обе стороны; скорее всего, вступили бы в
борьбу, для одного из них окончившуюся бы очень плохо, а здесь...)
Перед ним смешно изворачивался чугайстыр. Он щурился, причмокивая, тряс
животом, его ноги, обросшие, как у медведя, нескладно топали на одном месте,
сгибались и разгибались. Танец, видимо, его согрел. Он уже подскакивал выше,
будто кузнечные мехи. Пот каплями выступал вокруг глаз, стекал ручейками с
лица ко рту, под мышками и на животе блестел, как у коня, а чугайстыр уже
разошелся...
...Еще немного...
Иван заиграл (вот она, приманка Ожера, в песках Сахары!) песню, которую
он подслушал у щез-ныка в лесу... - и чугайстыр, оживленный всплесками
песни, снова выше подбросил пятки, зажмурился от удовольствия, будто забыл
про усталость... (Танец - прекрасная манера обычно неведомого зверю
поведения, так можно увлечь животное и отвлечь его от пробуждаемого тревогой
желания убежать прочь.)
Шерсть совсем прилипла к его телу, будто он только что вылез из воды,
слюна стекала струйкой изо рта, открытого удовольствием движения, он весь
блестел при огне, а Иван поддавал жару веселой игрой и, будто в
беспамятстве, в изнеможении и забытьи бил в утоптанную твердь поляны ногами,
с которых уже облетели постолы...
Помяв ублаженный круглый живот, крякнул, разгладил на груди волосы и
начал прощаться чугайстыр... и нырнул в лес.
Вот тема, ждущая своего исследователя: какую литературу использовал М.
Коцюбинский, чтобы под его пером проклюнулся такой достоверный образ, что не
надо и показаний очевидцев, которым приходится бить себя в грудь кулаком под
жаркими пытками сборщика информации?
В художественной литературе есть много образов, не до такой степени
понятных нам, как у М. Коцюбинского. Но все равно мы видим в них нечто
среднее между человеком и животным, а если буквально животное, то крайне
антропоморфизированное, очеловеченное. Практически оно мифологизировано и
всегда якобы враждебно человеку. Хотя, как правило, все же становится
жертвой последнего. Есть, конечно, и исключения. К таковым относится самый
загадочный и потому очень страшный для читателя гоголевский Вий, абсолютно
невоспринятый современной автору критикой. Но согласитесь, в нашем контексте
невозможно обойтись без краткого разбора повести.
"Вий есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким
именем называется у малороссиян начальник гномов... Вся эта повесть есть
народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю в такой же
простоте, как слышал".
Это - примечание Н. В. Гоголя. В. Гуминский в комментариях ко второму
тому собрания сочинения великого писателя (М.: Правда, 1984) пишет:
"Своеобразие гоголевской повести оказалось непонятным современной писателю
критике, привыкшей к иным, более условным формам (подчеркнуто мною. - М. Б.)
сочетания достоверного и фантастического". Он же приводит мнение С. П.
Шевырева из рецензии на "Миргород", в состав которого входит "Вий": "В