"Геннадий Немчинов. Колка дров: двое умных и двое дураков" - читать интересную книгу автора

содержать за счет государства такого сильного мужика. Среднего роста,
кряжистый, широкогрудый, он работал без устали и с ловкостью привычного
человека. Елена с сестрой едва успевали наращивать поленницу. А он все колол
и колол.
Полина, складывая поленницу время от времени оглядывалась на старшую
сестру, пытаясь что-то понять в ней, пока неясное и оттого мучившее. Лицо у
Елены, в первые дни их приезда к матери оттолкнувшее ее грубой жесткостью
черт и глухой какой-то замкнутостью, было сегодня растерянное, едва ли не
жалкое в почти детской своей расслабленности.
Когда к ним прибредала из дому мать, тыкаясь то к одной дочери, то к
другой, в своей казавшейся им нелепой беспамятливости, перевирая их имена.
Полина видела, как у сестры судорожно дергалось лицо, его перекашивала
некрасивая гримаса отчаяния и боли. Обе они, занятые своими мыслями, почти
забыли о Грише, а он, вдруг, отбросив в сторону колун, спокойно сказал:
- Устал. Приду завтра.
- Гришенька, прости нас, прости, - запричитала Елена, бросаясь к нему.
Но Гриша уже сворачивал за угол.
Десятирублевая бумажка по-прежнему была пришпилена к стене сарая. На
второй день Гриши не было, и, вероятнее всего, он не придет уже совсем,
думала Елена. Настроение у нее было ужасное: бестолковая от старости, от
беспамятства и полного изнурения жизнью мать... И обидели, и не приветили
дурака... - обидели своей хищной заботой о себе.
К тому же Елене все время казалось - о матери думает она одна, Полина
же - лишь бы поскорее уехать. День начался с того, что мать, спотыкаясь и
охая, стала искать, "девяносто три рубля", по ее слову, они лежали у нее под
матрасом, а теперь их не было. Сначала обратилась к старшей дочери:
- Ты взяла, Ленка? Елена ответила в сердцах:
- Спятила ты вовсе, мать! Да что же это такое, Господи?! Кто взял
деньги? Где они? - и повернулась к Полине. Та заголосила:
- Уж не думаешь ли ты, что я воровка?
Елена, открыв было рот, вовремя опомнилась, лишь махнула рукой. Полина,
не дождавшись ответа, выскочила из дома, так хлопнув дверью, что все
задрожало.
Странное, горькое чувство захлестнуло Елену. Да еще она увидела в
зеркале свое лицо - старое и омертвевшее от не нашедшего выхода раздражения.
Да разве так уж и давно это самое зеркало отражало прелестную нежную
румяность щек, светившуюся в глубине глаз надежду на счастье.
Ей захотелось упасть где-нибудь в глухом, не видном никому углу,
плакать безутешно и так долго, чтобы всей изойти слезами и горем. Но,
прислушавшись к себе, она замерла: где-то в самой сердцевине ее существа,
еле-еле ощутимый, загорелся крохотный огонек, ничего такого уже давным-давно
она не ощущала.
Потыкавшись в доме в полном одиночестве, она так ничего и не поняла.Что
это было, и почему сейчас, в такую минуту, после всех этих ужасных сцен с
дураками, с сестрой? Огонек же тихонько, подрагивая, все разгорался и
разгорался. Согревая ее омертвевшее, зачерствевшее сердце.
Быстро одевшись, выскочила на улицу. В центре поселка увидела Полину.
- Ты куда это? - спросила с легким подозрением.
- К Белому Ручью. Помнишь, ты коз пасла, и меня с собой несколько раз
брала... - тихо сказала младшая сестра.