"Виктор Некрасов. Три встречи (Рассказы, письма)" - читать интересную книгу автора

Для свидетеля на суде, конечно, плохо. Для произведения искусства не
плохо и не хорошо, это - естественно. Это не должно вызывать тревогу. В этом
и заключается художественная правда. Та самая, которая, отталкиваясь от
действительности, возвращается к ней же.
И вот тут-то я не могу не привести отрывок из письма Соловьева ко мне,
отрывок, который, на мой взгляд, дает очень убедительный и точный ответ на
все возникшие у меня вопросы.
В начале письма Соловьев пишет, как он мучился на первых порах, пытаясь
"втиснуть себя" в написанного в книге и сценарии Валегу. Ничего не
получалось.
"И вот тогда,- пишет Соловьев,- я стал искать другие ходы и
приспособления к роли и в конце концов решил не "подражать" книжному Валеге,
как пытался было делать вначале, а попробовать строить на основе вашего
материала то, что у меня может получиться. Я стал чувствовать себя
свободнее.
Теперь мне пригодилась и тяжеловатая, вразвалку, походка моего бати (у
вас же - "мягкая, беззвучная походка охотника"), и чувствительные к вещам
руки, оценивающий глаз, неторопливые, точные движения, стариковская
хозяйственность и аккуратность во всем - моего деда (на это натолкнуло
сходство Валеги со старичком - у вас же). Манерой разговора кино-Валега
напоминает моего бывшего сокурсника Рыбакова, позднее ушедшего из института
"изучать жизнь". А вечно обиженное, насупленное выражение лица почему-то
взято и вовсе с незнакомого человека- шофера пострадавшей "Победы" в момент
его объяснения с милицией.
Кое-что перепало Валеге и от меня лично. Мне, например, казалось, что
ему должно быть свойственно чувство ревности, а этого, как вы знаете, у
меня - хоть отбавляй! Пришлось вспомнить и то, как я еще во время войны,
пацаном, нянчился со своими младшими сестрами (вы где-то упоминаете, что
Валега следил за Керженцевым, как "хорошая нянька"). Много пришлось
фантазировать, а ко многому просто привыкать- ведь фронта я даже не нюхал!
Выручило и мое давнишнее увлечение рисованием - это помогло найти
индивидуальность в костюме".
Так вот, оказывается, что получилось с Валегой. Он разросся,
расширился, окреп. Работая "над ним" в книге, в сценарии, я шел от живого
человека. Соловьев, работая над ролью, отталкивался от книжного образа и
лепил свой собственный, живой, беря детали из жизни - от деда, отца, друга,
шофера, самого себя. Кстати, мне очень нравится слово "отталкивался". В
данном случае оно очень точно. Именно отталкиваться от образа, идти от него
вовне, в мир, а не насильственно втискиваться в него, замыкаться. Вот это-то
"отталкивание" и рождает художественную правду. Круг
замкнулся-действительность вернулась
к действительности. .
Кого же из этих трех Валег я больше люблю? Живого ли, но чуть-чуть уже
потерявшего четкость очертаний (а как хотелось бы их восстановить,
встретившись с ним сейчас), или книжного, с которым нас сблизила совместная
выдумка, или самого молодого, "соловьевского", где многое зависело уже не от
меня? Кого же?
На этот вопрос нелегко ответить. Думаю, гадаю, а ответ все
один -Валегу...