"Виктор Платонович Некрасов. Написано карандашом " - читать интересную книгу автора

Слова лейтенанта как-то не задерживались в нем, проходили насквозь. Он сидел
на траве, поджав по-турецки ноги, смотрел на круглое, розовое, чисто
выбритое лицо лейтенанта, на тоненькие, как две ниточки, усики и ждал, когда
ему разрешат уйти. И когда лейтенант встал и стал застегивать планшетку,
Сенька понял, что разговор кончился, что ему можно идти, и тоже встал.
В палатку он не вошел. Он лег на траву под расщепленным дубом и
пролежал там до самого вечера. Несколько раз подходил к нему Ахрамеев.
Сенька делал вид, что спит. В последний раз Ахрамеев пришел и уселся рядом.
Сенька лежал с закрытыми глазами, слушая, как возится и покряхтывает рядом
Ахрамеев, потом повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.
- Чего тебе надо от меня?
Ахрамеев пожевал губами и криво улыбнулся.
- Как чего? Время настало...
- Какое время?
Ахрамеев опять криво усмехнулся.
- Какое время... Драпать время... Часа через два стемнеет... А тут село
в трех километрах. Найдем дуру какую-нибудь - и...
Сенька почувствовал, как лицо, уши, шея его заливаются кровью.
- Иди ты к... - и сжал кулак.
Ахрамеев что-то еще хотел сказать, но запнулся, искоса как-то посмотрел
на Сеньку, встал и, стряхнув с колен землю, быстро зашагал к палатке. Сенька
перевернулся на живот и уткнулся лицом в согнутые руки.
Когда совсем стемнело, Сенька вернулся в палатку. Он долго стоял у
входа, прислушиваясь, что делается внутри. Потом вошел. Николай уже спал,
закрывшись шинелью. Сенька принес свежей воды из кухни, лег на свою солому и
всю ночь пролежал с открытыми глазами. Под утро он все-таки заснул.
Проснулся поздно, когда все уже позавтракали. У изголовья стоял котелок
каши, Николай лежал и смотрел куда-то вверх. Сенька встал. Николай даже не
пошевельнулся. Сенька вышел и принес чай. Потом тихо спросил Николая:
- Кушать будешь?
Николай ничего не ответил. Лежал и смотрел вверх.
Целый день Сенька пролежал под дубом. Когда вернулся, Николая уже не
было. На его месте лежал другой. Котелок с остывшей кашей, нетронутый, стоял
на прежнем месте.


7

До сих пор в палатке не знали, что Сенька самострельщик. То ли часовые
об этом никому не говорили, то ли открытое, ясноглазое, с редкими оспинками
лицо его не внушало подозрения, то ли просто каждый занят был самим собой и
своими ранами, - в палатке были в большинстве тяжело раненные, - но только
никто ничего не знал. И даже сейчас, когда тайна его раскрылась, нельзя было
сказать, чтобы обитатели палатки обижали его или как-нибудь по-особенному
относились к нему. Нет, этого не было. Но что-то неуловимое, какая-то
невидимая стена выросла между Сенькой и окружающими. На вопросы его отвечали
сдержанно и кратко. Сами в разговор не вступали. Раньше по вечерам бойцы
просили, чтоб он спел что-нибудь - у него был несильный, но чистый, приятный
голос, - и он пел им негромко, чтобы не мешать особо тяжелым, старые русские
песни, которым отец учил его. Сейчас его не просили уже.