"Виктор Некрасов. Дом Турбиных" - читать интересную книгу автора

почему мать ничего про Ланчиа не рассказывает? Но мать, при всей своей
словоохотливости, тут вдруг заартачилась- ничего, мол, интересного нет.
Дочь уверяла, что очень интересно, ей во всяком случае было очень интересно.
Но мать проявила непонятную стойкость. Нам удалось только узнать, что Ланчиа
- хозяин гостиницы "Европейская" на бывшей Царской площади (эта
пояснительная фраза была второй и последней, произнесенной мужем хозяйки),-
имел в Буче дачу напротив булгаковской, и была у него там оранжерея... Вот и
все, как видите, ничего интересного... Мы поняли, что интересное было, но
сообщать нам какую-то существовавшую, очевидно, сложность в треугольнике
Булгаковы - Ланчиа - Василиса по каким-то причинам не хотят, - и
настаивать не стали.
Вообще, как выяснилось, мы с другом оказались никудышными репортерами.
Не взяли с собой фотоаппарата, сидели как привязанные, я - к креслу, друг
- к дивану, не побывали в других комнатах, ничего не узнали о судьбе
Василисы... Впрочем, может быть, так и надо. В конце концов мы действительно
не репортеры - что узнали, то и узнали. А сфотографировать домик я всегда
успею - и снизу, и сбоку, и с горы, - он еще долго проживет.
Вот и все.
Мы попрощались и ушли. Обещали зайти еще. Но вряд ли это нужно.
Сейчас меня интересует одно: прочтут или нет жильцы этого
прилепившегося к горе домика о событиях, разыгравшихся в нем без малого
пятьдесят лет назад?..1
Подымаясь вверх по Андреевскому спуску, взбудораженные и опечаленные,
мы пытались подвести какой-то итог. Чему? Да так, всему. Прошлому,
настоящему, несуществующему. Летом, в шестьдесят шестом, в Ялте мы читали
опубликованные сейчас в журнале "Театр" воспоминания Ермолинского о
Булгакове - очень грустные, очень трагичные. Сейчас вот побывали в местах
булгаковской молодости и пойдем еще в 1-ю гимназию (теперь там университет),
на ступенях которой, в вестибюле, погиб (на сцене МХАТа) Алексей, зайдем в
"гастроном" на Театральной, где был когда-то "Шик паризьен" мадам Анжу с
колокольчиком на дверях, потом в который раз попытаемся разыскать дом на
Мало-Провальной. За поворотом "самой фантастической улицы в мире" - мшистая
стена, калитка, кирпичная дорожка, еще калитка, еще одна, сиреневый сад в
снегу, стеклянный фонарь старинных сеней, мирный свет сальной свечи в
шандале, портрет с золотыми эполетами, Юлия... Юлия Александровна Рейсс...
Нет ее. И дома этого нет. Я уже облазил всю Мало-Подвальную. Был когда-то
похожий, в глубине двора, деревянный, с верандой и цветными стеклами, но его
давно уже нет. На его месте новый, каменный, многоэтажный, нелепо чужой на
этой горбатой, "самой фантастической в мире" улочке, а рядом телевизионная
башня - двести метров уходящего в небо железа... Мы поднимались вверх по
Андреевскому спуску... Почему никогда больше не потянуло сюда Булгакова? Ни
его, ни братьев, ни сестер? Впрочем, братьям это вряд ли удалось бы. Николай
умер, похоронен где-то на парижском кладбище, Ваня же... А может, я его
видел, может, даже познакомился? Я был в Париже в русском ресторане,
недалеко от бульвара Сен-Мишель. Назывался он "У водки". И пили там
действительно водку, что в других ресторанах не очень-то практикуется, и за
соседним столиком подвыпившие пожилые люди пели "Вещего Олега" и "Скажи-ка,
дядя, ведь недаром...", а в углу на маленькой эстраде шестеро балалаечников
в голубых, шелковых косоворотках в третий уже раз по заказу исполняли "Очи
черные...". Я с ними разговаривал. Кроме одного, все были русскими. Фамилий