"Виктор Некрасов. Дом Турбиных" - читать интересную книгу автора

своих они не называли. Все спрашивали, как им вернуться на родину... Может,
среди них был и Ваня Булгаков, а для меня, для всех нас - Николка Турбин? В
восемнадцатом году гитара, "Буль-буль-буль, бутылочка", сейчас балалайка и
"Очи черные"...
Ах, как хочется продолжить роман. По-детски хочется знать, что же было
дальше, как сложилась судьба Турбиных после восемнадцатого года. Бег? Для
Николки, очевидно, да. Для Мышлаевского - не знаю. А Шервинский, Елена? А
Алексей? Написал "Дни Турбиных" и "Белую гвардию"? Умер в сороковом году, не
дождавшись триумфа, пришедшего через двадцать пять лет после смерти?
Как жалею я теперь, что не знаком был с Булгаковым. Как хотелось бы
знать, что, где, как и почему рождалось.
В двадцать третьем году от тифа умерла его мать. И в двадцать третьем
же году начата "Белая гвардия". И начинается она с похорон матери. "Мама,
светлая, королева, где же ты?.."
Я перечитываю сейчас "Мастера и Маргариту", и теперь мне особенно
понятно становится, почему и "откуда" взялся устроенный Маргаритой потоп в
квартире Латунского.
И Максудов в "Театральном романе" пишет вовсе не "Черный снег", а
"Белую гвардию"... "...вечер, горит лампа. Бахрома абажура. Ноты на рояле
раскрыты. Играют "Фауста". Вдруг "Фауст" смолкает, но начинает играть
гитара. Кто играет? Вон он выходит из двери с гитарой в руке..."
Николка... Опять Николка... Здравствуй, Николка, старый друг моей
юности...
Вот и договорился - другом моей юности, оказывается, был ни больше, ни
меньше, как белый офицер, юнкер... А я и не отпираюсь. И его старший брат
тоже. И сестра. И друг брата...
Да, я полюбил этих людей. Полюбил за честность, благородство, смелость,
наконец за трагичность положения. Полюбил, как полюбили их сотни тысяч
зрителей мхатовского спектакля2. А среди них был и Сталин. Судя по
протоколам театра, он смотрел "Дни Турбиных" не меньше пятнадцати раз! А
вряд ли он был таким уж завзятым театралом...
В сорок первом году в Минске "турбинская квартира" сгорела. И хотя
через тринадцать лет она снова возникла из пепла, на этот раз не в одной, а
в трех ипостасях (в Москве, Тбилиси и Новосибирске), для меня существовала
только та, в декорациях (как не хочется произносить это слово!) художника
Ульянова. Ее нет и никогда не будет. Так же, как никогда не будет больше
Хмелева, Добронравова, Кудрявцева - первых, кто заставил нас влюбиться в
невыдуманных (а может, и выдуманных, на половину, на четверть выдуманных,
черт, опять запутался!) героев Булгакова.
Знакомство наше состоялось давно - сорок лет назад (кстати, нас
отделяет сейчас от последнего мхатовского спектакля столько же времени, даже
на три года больше, сколько этот же спектакль отделяло от изображенных в нем
событий). Почему же через столько лет дружба наша не только не увяла
(появились же и новые друзья), а, наоборот, окрепла? Почему я еще больше
полюбил их, встретившись вновь?
Сначала я не мог дать точного ответа. Сейчас могу.
Я еще больше полюбил Турбиных, потому что они, именно они, первыми
познакомили меня с Булгаковым.
Тогда, сорок лет назад, чего греха таить, Булгаков (и как писатель, и
тем более как человек) меня интересовал куда меньше, чем его герои... Сейчас