"Виктор Некрасов. Маленькая печальная повесть" - читать интересную книгу автора

поглядывая на Ромку. - Кто б мог подумать? Вы бы решились на такое? И у
него ведь мама осталась...
Как-то все вдруг оборвалось, померкло. Ходили сумрачные, пытались
узнать у владельцев "Спидол", кто что слышал. Но глушка остервенела, никто
ничего не мог поймать. Кто-то приехавший из Комарова говорил, что чего-то
там уловил, но толком понять ничего нельзя было. То ли через забор
какой-то перепрыгнул, то ли из ресторана смылся, оставив чемоданы в
номере. Мура какая-то.
Никак не могли примириться - ни Роман, ни Ашот, - что все от них было
скрыто. Не мог же он просто так, глотнув тамошнего гнилого воздуха, взять
да и решиться. Очевидно, готовился, заранее все продумал. И даже спьяну -
ни полсловом.
- А последний вечер, все эти "любовью брата, любовью брата", что это?
Хреновина какая-то, - Ашот кипятился, без конца прикуривал трубку, никак
не мог понять, как открытый, душа нараспашку, никогда никакой задней
мысли, весь наружу Сашка мог тайно к чему-то подготовиться. - Ну вот не
может, не умеет, не получилось бы. Где-то, краешком каким-то, но
проболтался бы... Ни хрена не пойму. А мама? Да она не переживет! А ведь
любит же, гад, ее. Мне бы таким внимательным быть, заботливым... И эти
слезинки в глазу, когда прощался. Ведь на всю жизнь! И с работы же
прогонят Веру Павловну, как пить дать...
Роман эмоции свои скрывал.
- Будем реалистами. Мама там или не мама, но Сашка, ты же знаешь -
"желаю славы я"! Желает. И будет она у него. Увидишь. Затмит Рудольфа,
тому уже под сорок. К Сашке подкатились, не сомневаюсь, он там прошел, это
же факт, наговорил сорок бочек... Буду посылки, шмотки посылать, маму
вызволю в конце концов, пройдет время, Брежнев закруглится, а новый... В
общем, купили нашего Сашку. Жаль, конечно, но купили Сашку. - И с грустью:
- И останусь я совсем один. Ты со своей парижанкой тоже ведь укатишь.
Ашот мычал нечто невнятное. Анриетт вот-вот должна была приехать.
В начале июля возвратились "канадцы". Растерянные, подавленные. На
таможне продержали часа три, не меньше, оставили только по одной паре
джинсов (везли по пять), рылись во всех сумочках, отобрали даже футбольные
и хоккейные журналы.
Сашка, как выяснилось - говорили об этом зло, с трудно скрываемой
завистью, - действительно драпанул из ресторана. За час до отлета, до
автобуса. Просто встал, не допив кофе, я сейчас, мол, все решили, что то
ли в уборную, то ли к телефону, только его и видели. Все чемоданы с
барахлом остались. Он жил с Тимофеевым, второй скрипкой, все они по двое
жили, кроме начальства. Его с трудом удалось расколоть, Тимофеева, но на
третий день уговорили, потащили в "Восточный". Понять его было трудно -
возможно, велели не трепаться, а может, Сашка его ловко вокруг пальца
обвел, но, по его рассказам, Сашка не очень-то отлучался, с бабами не
водился, по этой части было очень строго, сказали, тут же домой отправят,
работы было навалом, уставали, как черти.
- Ну, а он? Замечал ты что-нибудь? Волновался, нервничал?
- Да вроде нет. Последние день-два, может быть. Все, в общем-то,
волновались, бегали по магазинам, подсчитывали деньги. Бабы к нему липли,
что и говорить, но, кажется, никого не трахнул.
- Но, наверное ж, он с кем-то переговоры вел. Не мог же без этого. С