"Виктор Некрасов. Кира Георгиевна" - читать интересную книгу автора

сердце, головные боли. Волосы, правда, она уже подкрашивала, и, нужно
сказать, довольно тщательно, чтоб не было видно седеющего пробора, но во
рту были только две золотые коронки, в самой глубине, видные только, когда
она смеялась, и лицо было свежее, почти без морщин - посторонние давали ей
никак не больше тридцати двух - тридцати трех лет. Но главное не это.
Главное, что она умудрилась за эти годы не растерять то, что с возрастом
обычно исчезает, - она осталась такой же увлекающейся в работе, какой была
и в двадцать лет. Но, кроме того, она приобрела и нечто новое - и, скажем
прямо, для друзей ее неожиданное: она научилась работать. И в этом ей
очень помог Николай Иванович Оболенский.
Он был старше Кили более чем на двадцать лет. Родился еще в
девятнадцатом веке. К началу революции ему минул двадцать первый год. Как
и все молодые художники того времени, он с увлечением рисовал гигантские
плакаты с рабочими и красноармейцами, дающими в рыло Деникину, Врангелю,
Пилсудскому. Потом увлечение плакатом прошло. Благодаря своему отцу, тоже
художнику, учившемуся в Академии вместе с Кустодиевым и Малявиным, он
попал в руки к Нестерову и к концу тридцатых годов стал довольно уже
известным художником. В годы Отечественной войны удостоен был Сталинской
премии. Через некоторое время он был избран членом-корреспондентом
Академии художеств.
Как ни странно, несмотря на все эти звания, он по-прежнему оставался
скромным, даже застенчивым человеком, любящим свою работу, кисти,
мольберты, краски, своих студентов и ту общественную деятельность - он был
членом всевозможных жюри и выставок, - которой отдавался с охотой и
великой добросовестностью. Больше у него ничего не оставалось: жена умерла
еще до войны, а сын, лейтенант-артиллерист, погиб под Москвой в октябре
сорок первого года.
Когда Киля впервые пришла к Николаю Ивановичу (это было еще в Алма-Ате,
она была тогда агитатором), вид его комнаты ужаснул ее. Портреты, рисунки,
немытая посуда, кастрюли - все вперемешку, и среди этого первозданного
хаоса мраморная копия гудоновского Вольтера, иронически поглядывавшая с
высоты полуживого гардероба на весь этот развал. Возможно, этот хитрый,
мудрый старец и сосватал немолодого профессора с тоже уже не совсем
молодой недоучившейся студенткой.
Институт она закончила уже в Москве, поселившись в полупустой квартире
Николая Ивановича. Кое-кто многозначительно по этому поводу улыбался и
подмигивал, но Кира Георгиевна (теперь уже ее так называли) говорила:
"Плевала я на это". О дипломной работе ее, получившей отличную оценку,
даже старик Матвеев сказал: "У этой шальной девицы что-то есть..." А
многозначительные улыбки, переглядывания? Плевала она на это!
Да, у нее старый муж. Но она его любит. Смейтесь сколько угодно -
любит. Да, он стар, он часто болеет, у него диабет, гипертония, больное
сердце, он беспомощен и беззащитен во всем, что не касается его искусства,
в искусстве же, слава богу, не знает никаких компромиссов. Он ни к кому
никогда не приспосабливается, и если голосует "за" или "против" такого-то,
то потому только, что он сам "за" или "против" такого-то, а не по
каким-либо другим причинам. Студенты любят и уважают его, а они-то знают,
кого надо, а кого не надо любить и уважать. Да, у него дача в Красной
Пахре, но купили ее главным образом потому, что Мишка женился и совсем
некстати обзавелся сразу двойней. Да, ее муж стар и не очень красив, у