"Николай Алексеевич Некрасов. Новоизобретенная привилегированная краска братьев Дирлинг и Кo " - читать интересную книгу автора

было, разумеется, расхохотаться глупейшим образом, к крайнему неудовольствию
Хлыщова; потом пошли глупые и докучные расспросы. Потом бледный и даже (к
удовольствию Хлыщова) зеленоватый малый рассказал ему несколько глупых чисто
банных анекдотов о том, как у них отмывали раз двух черномазых, должно быть,
арапов, а другой раз африканца, и в заключение объявил, что смыть краску
совершенно пустое, минутное дело. Обрадованный Хлыщов предался ему с полным
доверием. Малый принес разной смеси, тер, мавал, пачкал, даже скоблил ножом
его лицо и наконец, исцарапав, объявил, что ничего сделать не может, что
цвет Хлыщова, должно быть, природный, как у тех арапов, которыми их в
прошлом году надули, поручивши отмыть.
- - А вот,- прибавил он,- есть у нас... ходит часто сюда один
персиянин, он все разными составами торгует, усы ли, бороду, волосы
окрасить,- вот он так выведет непременно!
Несчастный хватается и за соломинку. Хлыщов велел привести и
персиянина; тот тоже долго возился с его лицом, много пачкал, много тер, а
кончилось все-таки тем, что с Хлыщова взяли препорядочный куш совершенно
даром: он возвратился домой таким же зеленым человеком, каким поехал!
Тогда овладело им совершенное отчаяние. Уткнув зеленое лицо в подушку,
лежал он как мертвый, не шевелясь и не издавая звука. Что ему было делать?
Безобразие угрожало остаться надолго. Блестящая партия гибнет. Послезавтра -
свадьба, а он... с какими глазами, с каким лицом покажется он к своей
новеете? Нет, нет, она не увидит его таким... и никто не увидит!
И несчастный снова подтверждает Мартыну приказание никого не принимать.
"Ведь бывают же такие оказии! - думает он.- И надо же, чтоб попалась
именно такая проклятая краска! Сколько раз случалось,- купишь вещь - в день,
в два полиняет... а тут как нарочно: честность одолела!"
Он вспомнил красноречивое объявление господ Дирлинг и Ко, вспомнил
зловещие слова красильщицы, наивно предлагавшей ему "попробовать" зеленую
краску, и новый ужас охватил его, новые проклятия закипели в груди.
"Неужели она точно никогда не линяет?" - мучительно думал он,
припоминая слова рокового объявления.
Весь день Мартын ходил около него на цыпочках; предлагал покушать,
докладывал, что присылали от Раструбиных, докладывал, что приходил сам
Степан Матвеич,- Хлыщов не сказал ни слова! Жаль его было Мартыну: в мудрой
голове своей переворачивал он разные способы, как поправить дело, даже был у
него один способ верный, самый верный, но только он не смел сообщить его
Хлыщову. Наконец сожаление взяло верх над страхом. Поставив, по приказанию
барина, перед его кроватью стакан воды, он долго переминался с ноги на ногу
и наконец сказал:
- - Ах, сударь, как посмотрю я на вас... Вот вы изволите лежать, а
проклятая все больше и больше впивается в кожу... после ее ничем не
выскребешь...
- - Ну, не твое дело! - сердито пробормотал Хлыщов.
- - Сам знаю, что не мое,- отвечал Мартын.- Да ведь как подумаю, так
просто плакать хочется. Вы попробуйте...
- - Да уж пробовал, все пробовал,- перебил Хлыщов, тронутый участием
камердинера и чувствуя наконец потребность вылить перед кем-нибудь свое
горе, так долго сдерживаемое.- Уж каких средств не употреблял: нет толку,
только еще хуже...
- - А вот я так знаю средство,- сказал Мартын.