"Николай Алексеевич Некрасов. Необыкновенный завтрак " - читать интересную книгу автора

два. Поверите ли, господа, с тех пор до сегодняшнего дня Амалия (так звали
девушку) не выходила у меня из головы. Каждый день я ходил мимо ее бедной
квартиры, но ни разу не решился зайти, опасаясь оскорбить ее гордую и
благородную мать. Зато Амалия ходила ко мне довольно часто...
- - У-гу!
- - О-го!
- - А-га!
- - Э-ге!
- - Ваши двусмысленные восклицания совсем неуместны: она приходила ко
мне не более как на минуту, брала небольшую помощь, которую я мог уделять ей
от своих скудных доходов, и уходила, оставляя в сердце моем неизгладимый
след своей красоты. В одно из своих посещений она рассказала мне свою
краткую и простую, но трогательную историю и тем еще более увеличила мое
участие, которое - вы догадываетесь - скоро превратилось в любовь. Амалия -
ревельская урояеденка, год тому лишившаяся брата, который кормил ее с бедною
матерью. Потеря сына заставила старуху и дочь ее переселиться в Петербург,
где Амалия надеялась найти место гувернантки и в крайнем случае горничной,
или, как говорится для большей важности в полицейских публикациях,
камер-юнгферы. Но надежды, по обыкновению, не сбылись; мать захворала; дочь
работала день и ночь, но трудов ее недоставало на удовлетворение нужд и
прихотей больной, раздражительной матери; нищета постучалась в дверь бедных
страда лиц, за нею голод...
- - А за голодом ты?
- - Да, я, господа. Если бы вы слышали, с каким чувством говорила
бедная девушка о своих несчастиях, как просто и красноречиво высказывалась в
каждом слове ее беспредельная любовь к матери, если б вы знали, с каким
терпением переносила она все капризы, все прихоти гордой и своенравной
старухи, наконец, если б вы видели слезы благодарности, катившиеся из глаз
несчастной девушки на мои руки,- уверяю вас, вы сделали бы то же, что сделал
я: вы влюбились бы по уши! В последовавшее затем свидание мы объяснились. Не
могу описать вам чувства, овладевшего мною, когда я услышал от нее робкоО
слово взаимности. Признаюсь, до той поры мне никто не объяснялся в любви и
преданности, кроме моего вечно пьяного человека, который имеет привычку
изворачиваться таким образом, когда я ловлю его в воровстве медных денег,
водки и сахару. Разумеется, я обезумел от радости - не мог ни писать, ни
думать, ни даже читать корректуры; целый день посвистывал, подпрыгивая в
своей комнате на одной ножке, и не раз очень изрядно ушиб голову, потому что
потолок, как видите, довольно низок. Но лишняя шишка на голове, господа, тут
ничего не значит: она не может уменьшить того счастия, того внутреннего
довольства и мира, которые приносит любовь,- я был на седьмом небе...
- - Прекрасно, но будет уж о любви. Нельзя ли подвинуться к завтраку.
- - К завтраку, к завтраку!
- - Сейчас, господа! С каждым посещением я, как водится, открывал в ней
новые совершенства. Не поверите, как несчастная любила свою мать! Иногда
прибежит ко мне со слезами: "Матушка просит рейнвейну, рейнвейну!.. Если я
скажу ей, что мы уже так бедны, что не в состоянии купить бутылку рейнвейну,
она умрет с отчаяния!" В другой раз явится бледная, расстроенная, в обрывках
того самого платья, в котором я увидел ее в первый раз. "Что же ты не
одеваешься в свое новое платьице (я, господа, подарил ей прекрасное платье),
которое так идет к тебе?" Она падает ко мне на грудь, плачет и признается