"Анаис Нин. Дневники 1931 - 1934 гг. " - читать интересную книгу автора

будто она оказалась пророком. Вот Джун, моя жена, замешала меня в такую же
историю. Она оставалась в Нью-Йорке и зарабатывала деньги на мое путешествие
в Европу. Только не спрашивайте у меня, как она их зарабатывала. Всякий раз,
когда я пробовал дознаться, я оказывался в такой мешанине выдумок, интрижек,
каких-то чудодейственных перемен, что переставал что-либо понимать. Все, что
она проделывала, выглядело как выступление фокусника: "Генри, ты хочешь
попасть в Париж? Але-оп! Я нашла способ. Все уплачено". Она напоминала мне
цыганок, я встречал таких на юге Франции. Они возвращаются домой, задирают
юбки и - оп-ля! - там парочка украденных цыплят. Я чувствовал, что все
истории Джун лживы, но уличить ее не мог. Мне казалось, что они в ней как-то
сами по себе рождаются. А она твердила, чтобы я писал и ни о чем больше не
думал, но писать-то я как раз и не мог. Голова была занята другим: я
старался представить себе, как же она управляется со всеми этими проблемами,
ничем по сути не занимаясь, не работая, как все другие. Спрашивал ее
напрямую и не получал ответа. Это как у арабов - те считают, что
по-настоящему умный человек тот, кто умеет таить свои мысли. Но, черт бы их
побрал, одно дело скрывать свои мысли от врагов, но от мужа,

22

от любовника, от друга!.. А она говорила, что потому со мной так
скрытничает, что я переверну все, что она ни скажет, шиворот-навыворот, в
карикатуру превращу. Со мной такое случается, но только когда я разозлюсь.
Если она, прочитав книгу, рассуждала со мной о ней, рано или поздно я
узнавал, от кого она получила эту книгу, и понимал, что ее мнение - это как
раз то, что она услышала от того, кто ей книгу дал. А в другой раз она
сообщала нашим знакомым, что это она заставила меня прочитать Достоевского и
Пруста. Ладно, а чего я говорю о ней в прошедшем времени? Ведь она через
пару недель приезжает сюда.

Я увидела две стороны натуры Генри Миллера: его покорное принятие жизни
и одновременно гнев и возмущение всем, что с ним происходило. Он терпит до
поры, но потом все-таки постарается отомстить, вероятно, тем, что напишет в
своих книгах. Этакая замедленная писательская реакция.

Джун подействовала как раздражитель. И он повернул к тем простым мирам,
которые радуют его. "Вот проститутки мне нравятся. Они без притворства. Не
стесняются подмываться у вас на глазах". X

Генри как мифологический зверь. Письмо его дышит пламенем, это поток,
мощный, хаотичный, коварный, грозящий гибелью. "Наш век нуждается в
насилии".

А я наслаждаюсь мощью его письма, неприятной, разрушительной,
бесстрашной и очистительной мощью. Странная смесь преклонения перед жизнью,
восторга, страстного интереса ко всему, энергии, полноты, смеха; и вдруг
налетает шторм и отбрасывает меня. Он разносит все: ханжество, страх,
мелочность, неискренность. Прежде всего - инстинкт, интуиция. Он говорит от
первого лица, и имена у него подлинные; он отказывается от порядка, формы,
от самого сюжета. И никакого согласования, он пишет на нескольких уровнях