"Василий Назаров. Необычные воспитанники (Сб. "Необычные воспитанники")" - читать интересную книгу автора

- Вспомни сам, у кого был в последний раз в Москве? У Женьки
Верещагина. Он сейчас тут в камере сидит... В день твоего приезда, то есть
29 марта, совершил большую кражу в магазине. Завалился. Вместе, что ли, на
дело ходили?
Боб остолбенел:
- Да ты что?!
- Вот теперь докажи начальнику, что ты не верблюд.
- Ты прав, - прошептал он. - РазЕе им сейчас докажешь, что я не ходил с
Женькой "по городовой"?
Я увидел, что достаточно поманежил Боба, решил ободрить:
- Ничего ке скрывай от начальника. Начнешь темнить - хуже будет.
Воровской закон "не выдавать" - забудь... конечно, если не хочешь
разделить с Верещагиным камеру.
Допрос Боба длился с полчаса. Он честно рассказал, что действительно 29
марта ездил к Женьке Верещагину на квартиру, но с единственной целью
уговорить его "завязать" и попроситься к нам в Болшевскую трудкоммуну. На
все вопросы начальника, что он знает о последних кражах Верещагина, о его
"поделыциках", "барыге", ответил отрицанием. Начальник спросил: "Что же,
разве тебе Верещагин, как старому корешу, не хвастался?" Боб опять
отрицательно еамотал головой: "Что вы! Меня все бывшие дружки считают
ссучившимся!"
Ему устроили очную ставку с Верещагиным. Боб встретил его пристальным,
испытующим взглядом: боялся, не наговорил ли на него чего бывший
подельщик? Верещагин смутился. Их усадили рядом; оба были так
взволнованны, что, глядя на них, трудно было понять, кто из них
обвиняемый, а кто свидетель.
На вопросы начальника восьмого отдела Верещагин, опустив голову, упорно
твердил:
- Никаких сообщников не было: сам брал магазин... Барахло кому? Знал
раньше барыгу, это верно.
Да вы его посадили. Сам сдавал...
Так при нас никого и не выдал.
Лишь к концу очной ставки Боб убедился, что Верещагин его не оговорил.
Когда он достал из пиджака пачку папирос, я увидел, что руки его уже не
дрожали. Верещагину он на прощание сказал только одно:
- Не поехал со мной в Болшево? На дело пошел в ночь? На себя пеняй.
Нам отметили пропуска, и, когда мы вышли за ворота, Боб был весь мокрый
от пота, словно так вот, в костюме, только что побывал в банной парилке.
Бысгро зашагал к трамваю.
- Знал бы ты, Андреич, что такое камера! Теснота, душно, ругня, в карты
режутся...
Всю дорогу до вокзала промолчал. Уже когда сидели в дачном поезде,
заговорил как-то мечтательно, глядя в окошко, будто и не мне, а так,
рассуждая вслух:
- Домой еду. Домой. С пятнадцати годов не имел своего дома. То кича, то
лагерь... шалманы еще. А вот домой. К себе в Болшево домой. В коммуну. Эх,
возьму сейчас балалаечку. Скоро оркестр наш в Доме ученых выступает. Надо
не подкачать на конкурсе.
Опять замолчал до самых Мытищ, доверительно наклонился ко мне:
- Вышла бы за меня Наташка. Ну чего ей, чем я плохой парень? Пью? Один