"Василий Назаров. Необычные воспитанники (Сб. "Необычные воспитанники")" - читать интересную книгу автора

в руках держал газету, скрученную в веревку.
- Понимаю я, хочешь жить в коммуне, будь порядочным. Понимаю. Если
нарушаешь - катись колбаской по Малой Спасской. Сам не знаю, почему
распускаюсь. Я твердо выбрал первое: жить порядочным коммунаром. Можешь
еще поверить?
Скрученную газету порвал. Отошел в угол комнаты и не сказал, а
прокричал из угла:
- Не везет мне. Свет белый колом встал. Я у тебя как чирей. - На глазах
у Боба я увидел слезы. И этого никогда с ним не было. - Я не прошу от
тебя, Андреич, сейчас решения. Ты можешь подумать и решить, а мне потом
скажешь.
Ну что мне оставалось делать? Я обещал подумать".


15 марта 1932 г.


"Попробую еще раз. Перевел Боба в плановый отдел. Он доволен новой
работой, несмотря на снижение заработка: на прежней работе на
фрезере-уреза он получал 200 рублей, тут на первое время 125. Лицо у него
стало росовое, в глазах блеск появился. Мне сказал: "Теперь я не просто
винт у фрезера-уреза, механически выполняющий свою работу. Работа теперь у
меня умственная, Как же? Я - музыкант и должен в интеллигенцию пробиться".
Да: работа теперь у него "умственная": плановщик третьего машинного цеха.
Что день грядущий нам готовит? Как говорят: будем посмотреть".


29 марта 1932 г.


"Рисковать так рисковать! Отпустил Боба в Москву. Боб сказал, что
теперь он совсем другой человек и хорошо бы ему "проветриться". Сперва я
отказал, но он все-таки упросил. "Я теперь интеллигенция. Неужто опять
подозреваешь?" Что тут поделаешь? Правильно ли я сделал? Надо же проявлять
доверие.
Вот уже и опыт есть у меня в работе, а все время надо на ходу принимать
решения. Тут нет учебника, в который бы заглянул, справился, как
поступать. Сам случай подсказывает. "Человек - это звучит гордо".


1 апреля 1932 г.


"Первый агрель - никому не верь. Так, оказывается, ну:кно пэстугать, а
не миндальничать. Мало того, что Боб вернулся "под мухой", - правда, не
сильно, - он еще опоздал на полтора часа и сделал прогул в оркестре. В
оркестре возмущены, особенно кипятились домристы Карелин и Хавкин, которые
ходили жаловаться на меня: "Андреич знает слабости Боба и отпускает в
Москву. Чего в Москве Бобу делать?
По шалманам шатается". Последнее обвинение, я убежден, только пгцукка,