"Иван Яковлевич Науменко. Сорок третий (Роман) " - читать интересную книгу автора

умел. Нацарапали писульку и на него. Сочинил ее в компании с другим
пройдохой Мишка Сыч, слабенький, беспомощный инженерик, которому если и
доверить какое дело, так только стоять в дверях, проверять перронные
билеты.
Околесицы в заявлении Мишка нагородил несусветной. Тем не менее
следователь отнесся к написанному с полной серьезностью. Допрашивая о
связях Лубана с немцами, со стрекопытовцами, приплетая Григониса, даже
отважился приложить руку. Но в ответ получил такую сдачу, что брякнулся на
пол, и его отливали водой. Дело повел другой следователь, допрашивал
долго, нудно, но применять физические меры не решился. До суда не дошло,
Лубана выпустили.
Лубан не спит. Это не первая ночь, когда властным черным крылом его
окутывает бессонница. Перебирая до малейшей мелочи свою жизнь, он
старается найти тот поворот, перекос, с которого начал завязываться
теперешний чертов узел. Винит одного себя. Был излишне горд, горяч, не
умел глядеть в корень.
Лубан теперь оправдывает прошлое. Сколько повылезло из разных щелей
всякой швали, что становится на колени, угождает, прислуживает фашистам.
Всех этих полицаев, старост, немецких пособников в свое время просто не
раскусили, не придавили, как гнид. А стоило бы.
При той чистке, которая шла, думает Лубан, попадали под колеса и
невинные люди, такие, как Григонис. Ничего не попишешь. Когда лес рубят,
щепки летят. Вина его в том, что не понял духа времени. Надо было не
затаиваться в злости, не думать об оскорбленной гордости, самолюбии, а
помогать соответствующим органам отыскивать настоящих врагов. И не один он
должен был это делать, а все. Тогда бы попали куда следует не честные
люди, а такие, как Мишка Сыч, как вся шваль, что тогда, в тридцать
седьмом, подняла голову.
Середины Лубан не знает, человеческую слабость в расчет не берет. Так
было всегда, так и теперь. На своих друзей по несчастью, с которыми связан
одной веревочкой, смотрит как на мусор, отходы, как на мелких, никчемных
людей. Другое дело, что без них не выпутаешься. Но если двинет в лес вся
команда, авторитет немецкой власти тут, в местечке, покачнется. Хотя какой
там авторитет!..
На то, что сам расстрелял переодетого окруженца, Лубан смотрит без
особых укоров совести. Человек в рваной фуфайке, которого он встретил в
Росице, был трусливый слизняк. Лепетал, что из раскулаченных, что сидел
при большевиках в тюрьме, совал под нос справку.
Лубанова натура бунтует, протестует при мысли, что он продался
немцам. Никому он не продавался. Он сбился с дороги. Совершил ошибку.
Кровавую. На войне все ошибки кровавые. Те, что пошли за немцами, с
первого дня думают об обогащении, благополучии, тянут, что попадает под
руку. Как лесничий Лагута, Князев, заведующий мельницами Федосик, как
почти все немецкие прихвостни, которых он, Лубан, знает как облупленных.
Им по душе строй, порядок, основанный на собственности, деньгах, взятках.
Он против такого порядка.
Бургомистра Крамера Лубан выделяет среди других. Этот хочет, чтоб
всем было хорошо. Хочет примирить волка и овцу. Но война есть война. Даже
в мирной жизни шла борьба, и те, кто этого не понимал, теперь страдают.
Как он сам...