"1661" - читать интересную книгу автора (Жего Ив, Лепе Дени)

46 Лондон, Вестминстер — среда 16 марта, девять часов утра

Высадившись на берег Темзы, Франсуа д'Орбэ свернул в сторону от реки там, где за изгибом ее русла показался отдаленный силуэт лондонского Тауэра. Дальше он двинулся вверх по улочкам, что вели от грязных набережных к центру города, и не раз возблагодарил небо за то, что знал эти места как свои пять пальцев. Туман, застлавший горизонт с раннего утра, сгущался с каждой минутой, и в противном случае без помощи местных жителей он вряд ли отыскал бы верную дорогу среди петлявших узких улочек, застроенных высокими деревянными домами. Время было беспокойным, и если бы д'Орбэ заблудился, это было бы для него равносильно гибели. Обернувшись, он попытался разглядеть Тауэр, служивший ему ориентиром. Редкие фонари, освещавшие вывески постоялых дворов и кабаков, казались размытыми желтоватыми пятнами. Он опустил голову и прибавил шагу.

Десять лет минуло после их последней встречи, Франсуа д'Орбэ был тогда совсем еще молод и только учился своему мастерству. С тех пор столько всего произошло! У д'Орбэ возникло опасение, что пережитое за эти годы, его постоянные разъезды, новые знакомства и семья, которой он успел обзавестись, охладят их встречу: уж слишком далеко разошлись их пути.

Франсуа д'Орбэ решил снова остановиться, когда прямо перед ним выросла темно-серая громада аббатства. Мгла скрывала не только его высоту, но мешала разглядеть большую часть строения. К своей радости, он, однако, сразу узнал железный портал.

«Туман, наверно, будет еще гуще, — подумал д'Орбэ, перебираясь через ограду, — но сейчас мне это на руку». Он двинулся по дорожке к порталу церкви, а затем вышел на тропинку, которая через несколько шагов свернула к засаженному ивами кладбищу. Не успел он дойти до деревьев, как его поглотила туманная пелена.

Андре де Понбриан почувствовал, как у него холодеют ноги. Затаившись за деревом, он вздохнул с облегчением, узнав в человеке, вышедшем из тумана, Франсуа д'Орбэ. «Почти вовремя», — подумал он и стал наблюдать, как тот переходит по деревянному мостику через ручей, протекавший мимо надгробий: он пристально следил за каждым настороженным движением своего бывшего ученика. Заметив, как д'Орбэ нахмурил брови, стараясь узнать условленное дерево, он улыбнулся и скользнул следом за гостем.

Франсуа д'Орбэ остановился, приглядываясь к плакучей иве, затем нагнулся, пытаясь разобрать надпись на надгробии, и, услышав за спиной голос, обернулся.

— Это гробница Джона Донна.[40] Мне нравятся его стихи, и я с удовольствием иногда прихожу сюда, несмотря на ранний час и не самую подходящую погоду…

Тот же выговор, та же интонация, немного распевная. Д'Орбэ шагнул вперед и крепко сжал де Понбриана в объятиях.

— Дай хоть поглядеть на тебя, — сказал Андре, пятясь, но не снимая рук с плеч Франсуа. — Глаза у тебя все такие же детские. Правда, кое-где уже прорезались морщинки, а во взгляде появился незнакомый холодный блеск.

От волнения д'Орбэ какое-то время не мог проронить ни слова. «Как же ты постарел», — подумал он, разглядывал седые волосы, почти прозрачную кожу, заостренные черты. Голубые глаза, казавшиеся огромными на изнуренном лице, уже не горели прежним огнем, будто в большом, но изможденном теле сохранились лишь остатки сил, готовых, однако, к последнему бою за жизнь.

Андре де Понбриан первым нарушил молчание:

— Пойдем, Франсуа, пройдемся. Передвигаться мне трудновато, но стоять столбом я не люблю.

Чуть погодя, увидев, что д'Орбэ заметил гримасу боли, искажавшую его лицо всякий раз, когда он ступал на правую ногу, Андре де Понбриан мрачно добавил:

— Теперь, как видишь, так и хожу.

Они немного прошлись вдоль ручья, и д'Орбэ показалось, что он идет бок о бок с тенью. Только по тяжелому, свистящему дыханию старика он понимал, что рядом с ним ковылял живой человек.

— Помнишь, Франсуа, строки Джона Донна: «Кровь и боль, пот и слезы — вот и все, чем земля обладает…»? Иногда, признаться, я думаю — это про меня.

Андре де Понбриан остановился, повернувшись лицом к сумрачной, почти невидимой громаде аббатства. Взгляд его голубых глаз, казалось, пронизывал насквозь туманную завесу.

— Пятнадцать лет, Франсуа, я живу как крыса. Целых пятнадцать лет я не видел семью, не обнимал ни жену, ни детей. Пятнадцать лет я прозябаю, точно какой-нибудь монах-отшельник, боясь накликать беду на головы моих собратьев. Пятнадцать лет укоряю себя в том, что чуть не погубил наше дело, сам спасся, а утраченное так и не вернул.

Когда он снова взглянул на Франсуа, тот заметил в его глазах лихорадочный блеск.

— Странная штука, правда? Я спас свою жизнь, а живу как мертвец, во мраке, никому не нужный. Пробавляюсь тем, что изредка обучаю детишек, как тебя когда-то, зная, что никогда больше их не увижу… И все ради того лишь, чтобы наши планы рушились один за другим, — сокрушенно проговорил он, — как оно случилось в очередной раз здесь, в Англии!

— Обстоятельства пока не самые благоприятные, — сухо отрезал Франсуа. — Да и люди оказались слабы духом, каждый сам по себе, а честолюбия хоть отбавляй.

Андре де Понбриан устало махнул рукой:

— Только мне не рассказывай! Уж я-то знаю правду — зачем ее скрывать? Наши думали: довольно убить короля, чтобы сокрушить твердыню тирании, изменить порядок вещей и судьбу страны. Вот только гибель короля Англии ни к чему не привела, потому что остались его сын и сторонники; хуже того, после его смерти они воспряли силой и духом и подавили разгоревшуюся революцию. Знаешь, почему они в конце концов одержали верх, а попытка покончить с деспотизмом провалилась, и почему на английский престол взошел новый король? Потому что революция не сумела доказать чистоту своих помыслов! Единственное, что она показала всем, так это отвратительную кровь обезглавленного человека. Какое заблуждение — надеяться, что, убив короля, можно забыть об истинных причинах, побудивших покончить с монархией… О, я понимаю нетерпение тех, кто так поступил: очень нелегко следовать истине, не смея ее никому открыть. И будущее обещает быть не менее трагическим: может, пройдут века… да-да, не стоит обольщаться… прежде чем мы наконец поймем: не видать нам победы до тех пор, пока не найдется ключ к разгадке Тайны. Уж я-то хорошо это знаю, потому что заплатил слишком высокую цену за веру в окончательный успех нашего дела, и если пока еще живу, то, может, только…

Д'Орбэ смущенно положил ладонь на руку старика, когда его голос вдруг замер.

— Ну да будет об этом, — вздохнул де Понбриан. — Скажи лучше, зачем пожаловал. Для тебя сейчас совсем не безопасно разъезжать между Парижем и Лондоном. Кроме того, ты можешь навести кого-нибудь на мой след и выдашь не только меня, но и остальных. Впрочем, хотя это торговое общество мне не по душе, сейчас оно как раз кстати, и пренебрегать им не стоит, тем более что под его прикрытием братья могут путешествовать без опаски. Но отчего такая срочность, причем вопреки элементарным правилам безопасности, на тебя это никак не похоже? — закончил он более спокойным тоном, хотя и с явным недоумением.

Они стояли друг перед другом — старик был почти на полголовы выше д'Орбэ.

— Зачем ты пожаловал, Франсуа, спустя десять лет, зачем тебе вдруг понадобился старик Чарлз Сент-Джон, почтенный негоциант, наживший богатство на торговле с Индией?

Д'Орбэ молчал.

— Чтобы поговорить о воспоминаниях, горьких и давних, учитель, — наконец мягко начал он.

И, глубоко вздохнув, продолжил:

— Я приехал не к Сент-Джону, учитель, а к Андре де Понбриану за советом…

Старик напрягся, словно внутри него вспыхнул огонь.

— Оставьте его в покое!

Андре де Понбриан спокойно выслушал обстоятельный рассказ Франсуа д'Орбэ о сложившемся положении вещей. Слушая, старик обдумывал сильные и слабые стороны нынешней ситуации, стараясь угадать чувства собеседника и не выдать свои собственные. Однако, услышав о том, какую роль во всей этой истории сыграл его сын, де Понбриан преобразился — от его спокойствия не осталось и следа. Он схватил д'Орбэ за лацканы плаща.

— Оставьте его в покое, слышишь! Я хочу с ним повидаться, привези его, и я попробую его отговорить. Достану я вам этот код. К тому же только я один могу его узнать и быстро расшифровать. Я хочу видеть сына! — твердил он, перейдя на крик.

Д'Орбэ показал знаком, что их могут услышать. Понбриан кивнул, но плащ его из рук так и не выпустил.

— Дело это не простое, — оправдывался архитектор. — Вы же сами говорили, что опасность слишком велика, да и враги повсюду. Наш единственный шанс — он не должен ничего о нас знать.

— Привези его, — повторил Понбриан. — Это знак, и мне никак нельзя его упустить. Я так долго ждал. Палачи кардинала Мазарини не успели забить меня до смерти, но память о себе они все же оставили — и не только сломав мне ногу. Не для того сбежал я от этого пса, чтобы умереть, не узнав о том, что же, в конце концов, происходит, — прошипел он, в то время как его глаза загорелись холодным гневом. — Пятнадцать лет, Франсуа, я живу один, как затравленный зверь, — неужели ты думаешь, что от меня теперь никакой пользы? И если мне хочется повидаться с сыном, который был ребенком и остался таким в моей памяти, — разве это преступление?

Он отпустил плащ.

— Я хочу помочь горю, которое им причинил, когда бросил их, а еще хочу помочь нашему братству открыть тайну, которую оно хранит. Если бы не мои ошибки, у братьев наверняка уже все давно бы получилось… Позволь, я объясню сыну, почему он прожил пятнадцать лет без отца.

Заметив как старик пошатнулся, д'Орбэ хотел его поддержать, но тот отстранился.

— Ты был учеником, а я учителем. Ты со мной все так же на «вы». Но теперь я всего лишь обуза, а ты — учитель…

Франсуа д'Орбэ опять протянул руку Андре де Понбриану, и на этот раз тот за нее ухватился.

Пока они брели между надгробий, впервые за утро выглянуло солнце — бледный ореол, едва проглядывавший сквозь белесые полосы тумана.