"Эльвира Барякина, Анна Капранова. Нежное притяжение за уши " - читать интересную книгу автора

в том, что Иван пока не понимал, за что ему тянуть.
Свидетелей у Федорчука имелось выше крыши - восемьдесят два человека.
Но толку от них было ноль. Все показывали одно и то же: "Да я напился в
хламину, пел песни (танцевал танцы, спал на стуле, ссорился с супругой,
обсуждал кризис в Российской экономике и т.п.). Потом начался салют. Потом
смотрю: жениха пристрелили".
Хуже всего было то, что свидетели еще и фантазировать начинали. Одна
юная дама, например, предположила, что в Стаса вообще никто не стрелял.
Типа его просто случайно зашибло фейерверком.
Так и не найдя очевидного решения, Федорчук принялся за скрупулезную
работу: он вновь вызвал на допрос Бурцеву и лучшего друга погибшего -
Николая Соболева.
Впечатлительный юноша Коля с готовностью описал следствию всю картину
Шороховского жития-бытия, в которой сочетались перманентная бедность и
стремление к выпендрежу как взаимноисключающие обстоятельства. Но любую
информацию из него приходилось тащить чуть ли не клещами: "Да я не знаю,
чего рассказывать... Жили как все". Ничего подозрительного он не помнил,
ничего из ряда вон выходящего не знал...
Зато Оксана Бурцева - нервная дамочка с целым багажом застарелых
комплексов - сразу указала на потенциального убийцу. Она считала, что ее
мужа из ревности застрелила Нонна Маевская. Мол, она специально подселилась
к нему в квартиру, всячески старалась переманить его к себе, а когда стало
ясно, что у нее ничего не выйдет, перешла к недвусмысленным угрозам.
Однако в этой версии было множество "но". Во-первых, Соболев
категорически отрицал все показания Бурцевой: он божился, что Нонна никогда
не претендовала ни на руку, ни на сердце Стаса, и все ее слова о грозящей
Шорохову беде являлись вещим предвидением, а не угрозой. Во-вторых, было
совершенно непонятно, где Маевская могла достать оружие, и куда она его
дела после убийства.
Тем не менее Федорчук почел за лучшее арестовать эту дамочку хотя бы
уже потому, что Бурцева и Соболев утверждали, что та знала о смерти Стаса
как минимум за день до свадьбы.
Первый же допрос Нонны убедил Ивана в том, что он поступил правильно.
Маевская была нисколь не похожа на сумасшедшую, но вопреки всякому здравому
смыслу и впрямь считала себя ясновидящей. Она заявила, что все обвинения
Бурцевой построены лишь на больном воображении и стремлении найти
объяснение тому, что не укладывается в ее голове.
Нонна клялась, что из всего свадебного процесса помнит лишь отдельные
куски, так как напилась еще в самом начале. Более того, Маевская на полном
серьезе предсказала, что она проведет в СИЗО ровно одну неделю, по
прошествии которой Федорчук собственноручно подпишет постановление о
прекращении ее уголовного дела.
Честно говоря, услышав такое, Иван растерялся. В ясновидение, гадание,
астрологию и прочую мистическую ерунду он не верил. Однако против Маевской
у него действительно не было ничего, кроме ее пророчеств. Но ведь за это не
посадишь! В любом случае у Федорчука в запасе имелись еще несколько
источников информации: со дня на день должны были прийти результаты
баллистической экспертизы найденной гильзы, а потом им были опрошены далеко
не все свидетели. Вполне вероятно, что кто-нибудь из них хоть что-то да
видел.