"В.Т.Нарежный. Российский Жилблаз или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова" - читать интересную книгу автора

- Иван? - спросил проснувшись. Марья стояла подле меня и плакала.
- - Что ж ты, Марья?
- - Ах, батюшка, - сказала она всхлипывая, - Иван бежал!
- - Бежал? - вскричал я и вскочил как бешеный. - Куда же бежал?
- - Бог весть!
- - Почему же ты знаешь, что он бежал?
- Мне сказала сегодня Макруша, княжна Угорелова, что он и ее
подговаривал бежать с собою.
Долго стоял я подгорюнившись; наконец, вышел на двор, чтобы самому
запрячь лошадь и ехать возить хлеб. На это был я великий мастер при жизни
батюшки.
Но увы!
какой ужас почувствовал я! Бедная животина от долговременного, как
видно, пощения, пала.
Я оплакал смерть ее чистосердечно и пошел в поле свое пешком.
Не доходя до него за несколько десятин, в глазах моих зазеленело.
Неужели это мое поле? Кажется, я его довольно помню; а теперь вижу луг,
ибо там целые стада скотины бродят. Подошел к самой ниве, сердце мое
стеснилось: все было измято, избито, вытоптано.
Скрепившись, подошел бодро к пастухам.
- Бездельники, - вскричал я гневно, - как смеете вы?.. - И губы мои
оледенели.
- Что угодно вашему сиятельству? - сказал один из них, подошед ко
мне, с насмешкою, - это поле наше!
Его насмешливый вид привел меня в себя.
- - Как ваше?
- Крестьянин вашего сиятельства Иван сказал нам, что вы вдруг
разбогатели, а потому никак не хотите носить имени хлебопашца: оно очень
для князя подло.
От имени вашего сиятельства продал он нам это поле, и мы дали ему при
многих свидетелях выговоренные деньги.
Он замолчал и улыбался. Презрение сего человека не допустило меня до
отчаяния.
Побег Ивана ясно доказывал его правду. Я скрепился и, по-видимому,
довольно равнодушно поворотил в деревню. Долго слышал я хохот, меня
провождавший. "Прощайте, ваше сиятельство, - кричали они вслед, -
счастливый путь вашему сиятельству!"
Пришед домой, я не мог долее вытерпеть: повалился на пол брюхом и через
час только мог порядочно мыслить. Боже мой! как было грустно тогда моему
сердцу! У меня всего оставалась от движимого имения одна корова. Я умолял
Марью не уморить и ее с голоду, как сын ее уморил лошаденку.
Несколько дней пробыл я в жестоком унынии. Сиятельная моя Феклуша
нередко приходила ко мне в дом напоминать о моем обещании. Я терзался и,
сколько мог, откладывал.
В один вечер, сидя печально у окна, размышлял я о горестной своей
участи и способах ее поправить. Тщетно ломал я голову; ничего, совсем
ничего на ум не приходило.
Вдруг подошла ко мне Марья:
- - Ваше сиятельство!..
- - Поди к черту, где и сын твой!