"Лив Нансен-Хейер. Книга об отце (Ева и Фритьоф) " - читать интересную книгу автора Одно только мне тогда в нем не нравилось - зачем он так вмешивался в
наше воспитание. Помню, как однажды в Серкье я ответила на его замечание по поводу моих ужасных манер: "А мама считает, что в этом нет ничего страшного, значит, так я и буду себя вести". Доддо страшно покраснел, а мама не удержалась и рассмея лась. Но чаще я вежливо выслушивала его благожелательные по учения. Став постарше, я по-настоящему оценила и его "привередство", и сердечную доброту. Если в гости приезжал Мольтке My, лес и горы словно ожи вали. Гуляя с ним, я увидела и троллей, что живут на Окленут, и пляски хульдр на болотах. В письме другу Мольтке так описал свой первый приезд в Серкье: "В Серкье было замечательно - уголок, недосягаемый для внешнего мира, высоко над долиной и людской суетой... Неудивительно, что Нан сенам там нравится. Такой веселой и радостной я никогда еще не видал госпожу Нансен - она загорела дочерна, и я даже сказал ей, что осенью в Германии ее, пожалуй, примут за негритянскую знаменитость. А дети! Для них ведь и так жизнь всегда прекрасна, но такой прекрасной, как тут, и у них, пожалуй, еще не было. Лив, как и ее матушка, тоже скоро будет негритянкой, у нее руки и шея темные, как старая карельская береза, и она покрыта ссадинами и царапинами, так что мое сравнение очень подходит. Весь день с раннего утра до вечера, который Лив встречает горькими слезами, потому что ее укладывают и не дают больше играть, она то гостит на сетере, то смотрит, как работает маляр, который еще не докрасил стены ком наты, то кубарем скатывается с горки или с хворостиной провожает коров на выгон, или часами возится с ягнятами и козами. Коре тоже души не чает в вперевалочку входит в самую середину стада и хватает их ручонками, но, потеряв равновесие, опрокидывается и, лежа на земле, только закрывается от коз толстыми ручонками, чтобы шерсть в глаза не летела, а козы перескакивают через него, бывает и топчут - а он ни разу не пикнет, даже если наступят ему прямо на живот. "Гуль, гуль",- говорит он, как только коз приведут домой. Зато, пожа луй, это единственное слово, которое я от него слышал, кроме еще слова "му-му", когда он видит коров. Мы с ним стали большими друзьями. По утрам он всегда прихо дит ко мне, когда я моюсь, и с восхищением разглядывает мое воло сатое тело. Он вразвалочку заходит то с одного боку, то с другого и все время таращит на меня глазенки, серьезно, как поп. И пощипы вает волосы то на одной ноге, то на другой, потом на руках. А по том он внимательно разглядывает свои руки, нет ли и у него такого же чуда. Он определенно пошел в отца, прирожденный исследователь, и к тому же не знает, что такое страх. Он теперь такой толстяк, наверное, вдвое против прежнего, этакая кубышка перекатывается". Однажды, несколько лет спустя, Мольтке приехал вместе с В. К. Бреггером и Амундом Хелландом. Бреггер привез своего сына Антона. Мне этот Антон тогда казался очень важным. Но потом он взял оттер, и оказалось, что он совсем плохой рыбак, потому что принес его назад спутанным да так и оставил. К не счастью, это заметил отец и страшно рассердился. "Вот, сиди, пока не распутаешь,"- сказал он, и тут всю спесь с Антона как рукой сняло. Много лет спустя - когда Антон уже стал профессором - он сам, смеясь, |
|
|