"Фернандо Намора. Живущие в подполье " - читать интересную книгу автора

это был принятый между ними код. Может быть, даже намек на едва наметившееся
сообщничество. В первые же дни он сказал ей:
- Волосами и смуглостью кожи вы напоминаете мне индианку. В вас есть
индейская кровь?
В ней не было индейской крови. Но ей нравилось слышать, снимая трубку:
"Говорит друг индианки". И в часы томительного ожидания ("Я тоже нервничаю,
как и ты, только стараюсь овладеть собой".) Барбара призналась - почему бы и
не сказать правды, - что ее самое удивляет эта "экзотичность", обращающая на
себя внимание, эта примесь чужой крови. Еще девочкой она смотрелась во все
зеркала, изучая свои отражения, - никакого сходства с родителями. Уж лучше
бы она родилась некрасивой. Однажды кто-то пошутил, вероятно желая
посмеяться над ее манией, что, когда она родилась, сиделка в родильном доме,
должно быть, перепутала младенцев... А если так оно и было?
- Это могло случиться, Васко, представь себе, что в тот же день, в той
же больнице рожала индианка... Разве дети индейцев не похожи на остальных
детей? Любопытно, что тебе одному пришла в голову подобная мысль, об
индейской крови мне никто еще не говорил. Я, я сама чувствовала себя не
такой, как все, и, в конце концов, другие это признали. Они надо мной
издевались, однако не могли отрицать моей оригинальности. Я хочу быть твоей
"индианкой". Такое красивое слово.
Барбара где-то вычитала, что разрешить ее сомнения мог бы анализ крови.
Но она боялась определенности. Сомнение ужасно (вернее, оно долгое время
было ужасным), но уверенность еще хуже: вдруг подтвердится то, о чем ей с
детских лет говорили зеркала.
- Твоя индианка. Вы, художники, умеете оказать приятное... Так бы вас и
слушала! Ваши слова лучше, чем любая ласка. Нет, они сами как ласка.
Васко остановил задумчивый взгляд на ее смуглом скуластом лице, увидел,
как легкомысленное выражение сменяется непопятной мрачностью, и кивнул:
- Договорились. Ты будешь моей индианкой. Это наша тайна.
Все же он не поддавался искушению, пусть даже самолюбие Барбары (да и
его собственное, как же иначе?) страдало от этой игры в обещания и отказы.
Он и так слишком далеко зашел. По вине Жасинты, не жалевшей для восхваления
его мужественности хвалебных эпитетов, хотя он предпочел бы, чтобы Барбара
не знала даже его фамилии.
- Ты скульптор, так скажи, разве у меня грудь не как у молоденькой
девушки? - И она распахивала халат.
- Красивая грудь, этого никто не может отрицать.
Но она продолжала, уязвленная его безразличием:
- Красивей, чем у Жасинты?
Васко отвечал, нисколько не кривя душой:
- Красивей.
И все-таки он устоял перед соблазном, не пошел дальше чаепитий и
двусмысленных разговоров, наверное потому, что Жасинта сама подстрекала его
к измене. Но разве не было еще большей подлостью встречаться с Жасинтой и
навещать ее больного мужа?
Попытка Барбары не удалась, и, очевидно, для того чтобы посмотреть, не
клюнет ли Васко на другую женщину, они расставили ему новую ловушку. Кто это
придумал? Барбара или Жасинта? Он подозревал обеих. Жасинта в тот день
запаздывала больше обычного, наконец Барбара позвала его к телефону. Звонила
Жасинта, чтобы сказать, что не придет: внизу, в машине, ее ждал муж