"Фернандо Намора. Живущие в подполье " - читать интересную книгу автора

меня никогда не было того, что приносило бы мне радость. Я мечтаю очутиться
далеко отсюда, где-нибудь в глуши. Любить на траве, под открытым небом, под
сосной. Или...
- Ты меня удивляешь.
- Или бежать по снегу - ведь мы поедем туда, где бывает снег, - в
меховой шубке, накинутой на голое тело, и вдруг распахнуть ее! У нас будет
все это, Васко? Когда?
Опираясь на локоть, он приподнялся на кровати, глаза его сузились,
взгляд сделался настороженным. Черепаха, вобравшая голову в панцирь, да и
только. Жасинта скрестила руки на груди, будто хотела ее прикрыть, будто
впервые решила защитить свою наготу от грязи их недозволенных отношений.
Васко вдруг вспомнил мансарду дома перед окнами его студенческой комнаты. В
мансарде жила девушка, продавщица в модном магазине, по воскресеньям к ней
приходил уже немолодой мужчина, он читал газету, пока она прибиралась в
комнате, гладила, выполняла накопившуюся за неделю домашнюю работу. Васко
никогда не замечал в их отношениях интимности. Вернее, интимность
чувствовалась во всем: в том, как без пиджака, в расстегнутой душными
вечерами рубашке он читал газету, в том, как она гладила белье, в
неторопливых движениях, в короткой фразе, брошенной перед тем, как распить
бутылку пива. Но однажды в воскресенье Васко подошел к окну и увидел девушку
в открытом платье, ее полуобнаженная грудь словно бросала вызов пожилому
мужчине, который, казалось, не собирался отрываться от газеты. Ее руки снова
и снова гладили его плечи, редеющие волосы, а грудь то приникала к его
губам, суля наслаждение, то отстранялась, будто отступала. Мужчина наконец
отложил газету, припал головой к груди девушки, как жаждущий ласки или покоя
ребенок, и этот жест либо предвещал обладание, либо означал горькое
сожаление о невозвратимом. Но тут на улицу парадным маршем выехали на
лошадях республиканские гвардейцы с плюмажами и фанфарами. И когда Васко,
отвлеченный красочным зрелищем, вновь заинтересовался тем, что происходит в
мансарде, девушка уже смотрела в окно вместе с пожилым мужчиной, на лице
которого было написано, что он примирился с поражением, так и не вступив в
борьбу. Свою полуобнаженную грудь девушка прикрыла руками от взглядов
проезжавших внизу гвардейцев. Разгоряченного увиденной недавно сценой Васко
вдруг словно обдало холодным душем. Полуобнаженная грудь в окне утратила для
него всю свою прелесть. Она стала частью парада. А может быть, последним
образом видения, которое поглотила действительность.
Так какой же была Жасинта? И что ты знаешь о самом себе, Васко? Надо
разорвать внешнюю оболочку и заглянуть внутрь. Надо думать о простых вещах.
Или пусть твой мозг станет пустым, как тюремные стены.
Усердно пытаясь оправдать или осудить ее, не стремишься ли ты прежде
всего оправдать себя? Впрочем, и она как будто не меньше, чем он, заботилась
о том, чтобы о ней судили без предвзятости и по возможности снисходительно.
Жасинта часто и настойчиво спрашивала его, возвращаясь к тому, что произошло
в первое воскресенье в студии Малафайи: "Что ты обо мне тогда подумал?" - и
приходила в бешенство, потому что он неизменно отвечал: "Ничего". Вопрос не
удивлял его: даже проституток волнует, что думают о них мужчины. Васко
упорно твердил "ничего", не только желая ее позлить, но и обороняясь: ответ,
подобно мешку с песком, защищал от неистовства Жасинты, проверяющей, как он
станет реагировать на ее вопросы. Ей надо было знать, что он весь
нараспашку, ничего от нее не таит и принадлежит ей без остатка. Мария