"Синъитьиро Накамура. Оживший страх (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

- В чем же заключалось твое решение?
- Покончить с собой.
- Покончить с собой?!
Двадцать лет назад он мучился, приняв решение совершить самоубийство и
потребовать от меня того же. Но почему?
Он почувствовал, что я снова хочу о чем-то спросить, и сделал
предупреждающий жест рукой.
- Позволь, я тебе объясню все по порядку. Ведь самое страшное для
меня - быть неверно тобой понятым. Да, с точки зрения сегодняшнего дня мое
решение можно расценить как скоропалительный вывод, к которым так склонна
молодость, или приписать его излишку воображен ния, страху перед
действительностью, а если я стану утверждать, что такой выход был для меня
единственно возможным, меня, наверно, обвинят в том, что я ограничен или
малодушен. Но, как бы то ни было, дело обстоит так...
Получив вызов, он почувствовал себя буквально загнанным в угол. Пройдет
он освидетельствование и волей-неволей окажется в армии. И вероятно, будет
отправлен на фронт. А если попадет на фронт, то должен будет убивать врагов.
Но ведь и враги - тоже люди. А если, скажем, не верить в цели нынешней
войны, то иностранный солдат - даже и не враг. Кроме того, пусть его
убеждение - что убивать человека, даже врага, нельзя - достаточно
расплывчато, все же это религиозное чувство, и тем оно и сильно. В нем
прочно жила мысль, скорее, почти физическое ощущение того, что война - это,
по существу дела, убийство, убийство же - зло, и участие в этом зле для него
непереносимо. Если он поступит вопреки этому чувству - назвать ли это
физическим ощущением или подсознательной уверенностью, - последующая его
жизнь, даже если он не сойдет с ума сразу после этого, потеряет для него
всякую ценность и его будет вечно преследовать страх. Так он думал.
- Мне как-то довелось читать репортаж о поведении группы убийц перед
казнью. Почти все они трепетали от страха не только потому, что их
собирались казнить, но и потому, что они убили кого-то. Но если убийство
одного человека вызывает в убийце такой ужас, то участие в массовом
убийстве, пусть даже под действием стадного чувства, - на какой жуткий
страх, на какое тяжкое моральное наказание обрекает оно отдельную личность!
Я понял, что никак не могу идти на фронт.

- Да, чистой воды пацифизм, непротивление злу насилием... - поддакнул
я, следуя своей привычке сразу же подбирать всему точные определения, иначе
проблема не будет разрешена. В отличие от него я предпочитал в любом деле
отрешиться от всяких эмоций и во избежание путаницы разложить все явления на
простые элементы. Он считает, что такая тенденция выработалась у меня в
процессе профессиональных занятий критикой, но сам я убежден в обратном -
именно потому, что такой подход к любой проблеме всегда был мне свойствен, я
сделал критику своей профессией.
Услышав мои определения, он нахмурил брови. Затем, запинаясь на каждом
слове, продолжал:
- Нет, это мало что объясняет. А может быть, я просто не был настолько
уверен в себе, чтобы довести собственные идеи до их крайнего выражения.
Сейчас тем более сомнительно, способен ли я совершать поступки в
соответствии с этими теориями...
На эту стезю его, вероятно, повлек живший в нем инстинкт неприятия