"Юрий Нагибин. Моя золотая теща (Повесть)" - читать интересную книгу автора

смертельный страх за дочь. И тогда она вспомнила обо мне, о моей семье, и в
первую голову о сильном и ответственном человеке - моей матери. На нее можно
оставить Дашу.
Даша вызвала меня, потому что мать так хотела. Она легла на пыльный
ковер, потому что мать так хотела. Тут не было собственной души, лишь
послушание матери, которым она искупала прежнее своевольство. Истина
открылась мне в отрешенности Даши от происходящего, в автоматизме ее
движений, отсутствии оправдывающих грубость соединения разговоров. И она
ничего не преодолевала в себе, образ былинного богатыря-белобилетника в
близости страшной потери свеяло, как полову. Было лишь одно важно: тяжелое
дыхание и короткий стон за стеной - последние признаки еще длящейся жизни.
Так я получил Дашу из полумертвых рук бывшей тещи, но не испытывал
благодарности.
Как ни странно, но в той омороченности, которая неизменно настигала
меня возле Даши, я на редкость быстро разгадал подоплеку своего внезапного
вознесения. Куда радостнее было бы тешить душу обманом о вновь пробудившейся
любви, нет, она просто подчинилась матери, не проверяя перед лицом смерти
справедливости ее намерений. Мне было тяжело. Когда-то я пересилил мать в
Дашиной душе, потом она взяла реванш, но я не считал своей победой нынешний
удар. Это хуже, чем разрыв, - предательство всего, что между нами было.
Я не хочу быть спасательным кругом, Даша не пропадет и без меня. Она
обречена на гибель лишь в отставшем от времени воображении ее матери. То
были редкие в моей жизни дни, когда я видел реальность - впрямую и немного
вперед, а не творил ее на свой лад. Но я бы солгал, сказав, что оставался с
Дашей лишь из человеколюбия. То здание, которое мы когда-то возвели,
рухнуло, рассыпалось вдребезги, но и на обломках его я находил утоление.
Меня сводило судорогой желания, когда она с покорным, унылым видом
опускалась на пыльный ковер. А потом становилось пусто, гадко, а главное,
стыдно за обман нашего прошлого. Я быстро уходил, она меня не удерживала, но
на следующий день я опять был тут.
Вскоре после похорон я перестал к ней ходить. Даша была свободна от
обязанностей перед ушедшей и собиралась спасаться на свой лад. У нас не было
никаких объяснений, она молчаливо давала мне вольную. Вневойсковик явился из
той темной дыры, где творилось его существование до Даши и куда он снова
канул, когда она от него отказалась...

...Весной он восстановил одно старое знакомство. Он начисто забыл эту
молодую женщину, с которой познакомился перед войной в доме студента-юриста,
красивого, шумного, музыкального парня, полуармянина. Он попал в этот дом
случайно, встретив на улице девушку, которую мельком видел на коктебельском
пляже. Тогда он удивился ее странной, удлиненной, нервной, антилопьей
прелести и длинному вздернутому носу печального Петрушки, но, захваченный
Дашей, прошел мимо. Она сразу и как-то взволнованно вспомнила его и
пригласила на день рождения к жениху своей ближайшей подруги. Несколько лет
спустя - в эти годы легла война, поэтому можно сказать, век спустя - он
вспомнил ту значительную интонацию, с какой коктебельская Катя назвала ее
фамилию. Но он умудрялся жить в своем микромире, зная множество интересных
ему ненужностей и не зная других, куда более интересных для большинства.
Так, он ничего не слышал об одном из самых популярных москвичей - директоре
мотоциклетного завода Василии Кирилловиче Звягинцеве, самородке-самоцвете,