"Юрий Нагибин. Певучая душа России" - читать интересную книгу автораестественным творением земли, солнца, воздуха, как трава, цветок, дерево, и
такой же принадлежностью России, ее истории, ее боли, ее терпения, ее радости и неясности наперекор всему, как и породивший его народ. Поэтому в его пении, чрезвычайно умелом, мастерском, а вовсе не нутряном, сыром, как бог на душу положит, не было никакой "химии" - я только недавно узнал это выражение, обозначающее то, что не позволило мне полюбить с равной силой других выдающихся теноров. Лемешев - над счетами, к нему приложимы слова Бориса Пастернака, адресованные высшей поэзии: И тут кончается искусство, И дышит почва и судьба!.. Я хочу вернуться к тому, что создает неповторимое очарование голоса С. Я. Лемешева и дарит ему такую власть над душами, - к его тембру. На память приходит замечательное высказывание тогда еще совсем юной Мариэтты Шагинян о Рахманинове, чьей страстной и наиболее умной поклонницей она была. Мариэтта Сергеевна первой сказала и написала о единственном в своем роде "смуглом звуке Рахманинова". Логически объяснить ее слова невозможно, что не помешало многим писавшим о Рахманинове сразу принять их на вооружение. Ирония судьбы: Рахманинов так сердился на своего друга Скрябина за звукоцвет, а лучшее определение для его собственного пианизма нашлось в цветовом ряду. Сколько я ни читал о Рахманинове, сколько ни слушал его, работая над двумя большими посвященными ему рассказами и телевизионной передачей, нет и не было точнее и художественней слов, осенивших Мариэтту Сергеевну. Видимо, Артур Рубинштейн не знал их, когда во время его московских гастролей Лев Оборин - Владимира Горовица, - не задумываясь, ответил Рубинштейн, явив своим ответом не только высокую художественную честность, но и скромность: великий виртуоз имел право хоть на легкое колебание. Виктор Гюго в сходных обстоятельствах долго откашливался, что-то бурчал и наконец гаркнул: "Альфред де Мюссе второй величайший поэт Франции!" - Как, а не Рахманинов? - удивился Оборин. - Ну, так это же Рахманинов!.. - чуть растерянно произнес Рубинштейн. - Это совсем другое дело... Горовиц - да!.. Но, знаете ли... - и, не найдя слов, покрутил коротковатыми для пианиста такой феноменальной техники пальцами. Казалось, еще немного, и он скажет: знаете ли, у Горовица есть все, кроме смуглого звука Рахманинова, - но повторного открытия не случилось. У голоса Лемешева - смуглый звук, которым не обладает никто другой... II Сергей Яковлевич Лемешев научил меня прежде всего любить оперу - искусство, которое некогда считалось вершиной музыкального творчества. Моцарт постоянно мучился, что ему не заказывают опер (их заказывали Сальери - кто кому завидовал?), он справедливо считал, что непоставленная опера - мертворожденное дитя, как бы прекрасна ни была музыка. Ибо опера - синтетическое искусство: сочетание музыки и зрелища. Верди и Вагнер целиком выразили себя в опере, исходя из взаимоисключающих представлений о ее существе: драматический мелодизм Верди и музыкальная драма Вагнера. Опера |
|
|