"Юрий Нагибин. В дождь" - читать интересную книгу автора

из ребристого железа стояли "Волга", мотоцикл с коляской и мотороллер,
там же висел на стене лодочный мотор "Москвич", хотя местная речка Лягва
была несудоходна, в засушливое лето ее курица вброд переходила. "Волга" тихо
ржавела снизу, не накатав и десяти тысяч, в редкие выезды он тянул машину
трактором "Беларусь" на листе железа до грейдерной (по прозванию) дороги,
ведущей в райцентр. Мотоциклом с коляской по причине бездорожья вообще не
пользовался, и тот стоял на приколе, сверкая первозданной голубизной, не
замутненной прахом верст (Демин что ни день драил ее замшевой тряпкой), а
вот на мотороллере в иное погожее время доезжал и до магазина и даже в
соседние деревни наведывался, хотя порой приходилось тащить его за рога;
были такие места в дубасовском пространстве, к примеру, перед клубным
крыльцом, которые сроду не просыхали, будто выкачивались туда воды из
подземного озера.
Думается, не только в деревне или райцентре, но и в самой столице едва
ли встретишь столь оснащенного и обеспеченного всем, чего душа пожелает,
человека, как Михаил Демин. А ведь для себя ему ничего не нужно: телевизор
он не смотрит, времени не хватает, редко, да и то через черную тарелку,
висящую на кухне, слушает радио - тарелка не выключалась, по ней передавали
колхозные новости и распоряжения; ездить ему некуда да и не проедешь;
случается, напяливает на себя какой-нибудь клетчатый пиджак или кожаную
куртку, но вида все равно нету, потому что джинсы или вельветовые брюки
приходится заправлять в подвернутые под коленями, а то и натянутые по самую
задницу резиновые болотные сапоги. И обычно Демин обходится бумажными
штанами, ковбойкой и ватником.
Похоже, что какой-то неделовой, схороненной от разбитых машин,
запоротых моторов, потонувших в грязи комбайнов, охромевших тракторов,
пьяных слесарей, кузнецов-халтурщиков, скрытой от всех и от себя самого
частью души он жил в воображаемом мире, в котором неведомо как осмыслялись
его бессознательные поступки. Если попробовать расшифровать эту тайную жизнь
Демина, то оборачивается он в ней главою большой требовательной семьи, на
которую не напасешься, а капризнице жене подавай все новые наряды (да и сам
держи фасон), и чтоб бензиновые кони ждали у ворот, бия от нетерпения
шинами, и быстроходный катер содрогался в готовности вспенить воды Лягвы, и
напрягался весь животный мир для пущей семейной сытости: чтоб вышибала донце
из ведра тугой молочной струей Говоруха, куры несли яйца больше гусиного и
ускоренно нагуливал розовое прозрачное сало дюжий боровок в закутке,
стремясь к пику формы, когда ему всадят тонкую сталь под переднюю левую
ногу.
Это тайнодумие, или тайночувствие, оставалось скрытым даже от его
спящей души, когда многое гонимое дневным сознанием выходит наружу, пусть
порой и в зашифрованном виде, но все же позволяющем догадаться о сути. Он
был настолько во власти безотчетности, что даже не помнил о своих покупках.
Бывало, задев в ночной темноте плюшевого мишку и услышав его недовольную
ворчбу, он замирал, думая, что потревожил живое существо, и недоумевал, как
завелось оно в доме.
От матери не укрылся больной, ну, если и не больной, то ущербный смысл
избыточных, ненужных приобретений сына. Она долго крепилась, но раз,
встречая вернувшегося из города и как всегда нагруженного свертками Михаила,
не удержала слезу. Преисполненный ответной жалости к матери и смутным
чувством какой-то своей вины, Демин растерянно бормотал: "Ну, ладно,