"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

прервать визиты и вернуться домой. Ему захотелось поделиться с сыном своей
неудачей, но камердинер, помогавший ему раздеваться, сказал, что тот
внезапно собрался и поехал с визитами. "Странно!.. - промолвил сбитый с
толку князь. - Скажи-ка, любезный, а ты ничего не чувствуешь?" - и он
пошевелил в воздухе пальцами. "Как не чувствовать, ваше сиятельство, когда
вы изволите носить при себе столь ароматный продукт!" - и камердинер извлек
из заднего кармана княжеских брюк смердящий кусочек. Князь расхохотался, ему
понравилось, что сын прибегнул к столь низменной уловке, как бы признав тем
самым превосходство отца, которого не мог осилить ни внешностью, ни умом, ни
обаянием, а лишь куском червивого сыра. Кроме того, при всей утонченности он
был страстным поклонником кюре из Медона, равно и Боккаччо, - безобразная
выходка в Панурговом духе доставила ему радость погружения в пряное веселие
Ренессанса.
Но все это случилось гораздо позже, когда для Юрки пришла пора мятежной
юности, а до этого было много всякой, не слишком веселой жизни. Николай
Борисович недолго вдовствовал: через два года после смерти жены он сочетался
по любви вторым браком. В знак протеста сын отказался присутствовать при
брачной церемонии. Насильно облаченный в нарядный костюмчик, он забился в
угол и не дал себя извлечь оттуда, несмотря на все усилия родных, мамушек и
дюжих дворовых. Он брыкался, кусался, дрался, ревел и визжал, будто его
режут. После этого Николай Борисович окончательно отступился от своего
первенца, доверив его любовному, но бестолковому попечению мамушек, теток,
бабушек. Потом настал черед гувернеров и учителей. Число семь - роковое в
зоревой жизни Юрки Голицына: у него было семь кормилиц, семь нянек, семь
гувернеров и семь учебных заведений. Можно подумать, что отсюда пошла
поговорка: у семи нянек дитя без глаза. Трудно понять, почему он
действительно не окривел, и еще труднее - почему не окривели его попечители.
Чуть что, он пускал в ход кулаки, нисколько не сообразуясь ни с возрастом,
ни с положением, ни с физической силой истинного или воображаемого обидчика.
Уже в Пажеском корпусе он неутомимо дрался на шпагах, лишь маской защищая
лицо и пренебрегая остальными доспехами; войдя в раж, он продолжал
ожесточенно сражаться с исколотой рукой, с кровоточащими ранами по всему
телу. Он был отважным и ловким бойцом, но пренебрегал обороной, верный
одному призыву: вперед, в атаку! - Сражаясь так яростно и кроваво, он сам
редко наносил раны товарищам, сострадая чужой боли. Это первый и далеко не
побочный признак художественной натуры - бережность к любой жизни. Вот
почему ни меткий Пушкин, ни отличный стрелок и фехтовальщик Лермонтов, ни
бесстрашный Кюхельбекер не побеждали ни на одной дуэли, а первые двое пали
на "поле чести".
Под уклон дней Юрий Голицын решил написать воспоминания. Он составил
весьма подробный конспект и несколько талантливых набросков, относящихся к
разным периодам его жизни; мемуары так и остались в замысле. В той части,
где конспект касается его детских лет, пестрят такие записи: "Пущенная
чернильница в М.Chaplon... Избиение француза Chaplon воспитанниками пансиона
Робуша в Харькове... Скандал мой с директором Метлеркампфом. - Пущенные в
него часы. - Небывалый способ наказания шиповником... Пансион Тритена. -
Безнравственность этого заведения и безобразия самого Тритена. - Я уже не
дитя!"
Никаких подробностей князь не сообщил, да в них едва ли есть нужда.
Как уже говорилось, Николай Борисович поспешил скинуть с себя докучные