"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

приходится дедушке Лещуку, если потащился с жалобой к губернатору. Но как бы
то ни было, чиновник по особым поручениям обязан выполнить возложенную на
него миссию: внести покой и лад в жизнь семьи, избавить старого воина от
притеснительств со стороны юной, но непочтительной супруги. И Голицын
впервые загорелся служебным рвением.
Уже через несколько дней Юрка понял, что готов до конца дней налаживать
семейную жизнь старого бурбона. Некоторые излишние трудности создавал сам
муж-страдалец. Он неотступно следовал за ними: они верхом - он верхом, они в
лес - он в лес, они в музыкальную комнату - и он туда же. С кислым,
недовольным видом старик внимал элегическому дуэту "Не искушай меня без
нужды" и страстным всплескам "В крови горит огонь желанья" - под бурный
Сонин аккомпанемент. Возбужденные лица певцов отражались в верно-зеркальной
крышке рояля. Он даже на стылую рыбалку притаскивался со своим бивуачным
ревматизмом и, надсаживаясь утренним мокротным кашлем завзятого курильщика,
спугивал рыбу и получал от жены нагоняй, смягчаемый присутствием чиновника
по особым поручениям. Когда же после обеда они катались на лодке, он мотался
по берегу в каком-то бабьем салопе чтобы не простудиться от воды, и с
подзорной трубой, а по вечерам дремал в гостиной под декламацию пушкинских и
лермонтовских стихов. Голицыну казалось, что старый Лещук только мешает
воцарению полного мира в семье. Он же видел, как расцветала жена от музыки и
сладкозвучья рифм, от быстрой скачки по полям и лугам, от всей радости
напряженной, насыщенной жизни, которую он не мог и не хотел ей дать. А ведь
Соня перестала шпынять его, унижать, изводить капризами и насмешками, он
обрел долгожданный покой, но покой этот оказался хуже прежних мучений.
Как ни был простоват в науке страсти нежной старый помещик, он все же
понимал, что за стихами, музыкой, прогулками и рыбной ловлей скрывается
нечто большее, нежели простое партнерство, и места себе не находил. Он
учредил слежку за молодыми людьми, поскольку сам иной раз не поспевал, -
лакеи, казачки, горничные, все дворовые бездельники были пущены по следу
быстрой пары. Пусть знают, что они всегда под неусыпным наблюдением. С одним
лишь не мог сладить ревнивый бурбон: когда по вечерам начиналось чтение
вслух романов леди Ратклифф или Жан-Жака Руссо, глаза у него склеивались,
трубка выскальзывала из рук, голова падала на грудь.
Сонечка и Юрка не сразу поверили, что он и в самом деле проваливается в
глубокий сон, подозревали хитрую уловку. Когда же наконец поверили, - "в тот
вечер они не читали"...
Не читали и в следующий вечер...
Похоже, что отставному полковнику снились тяжелые сны, - еще через день
он отправил нарочного с письмом к губернатору, умоляя отозвать чиновника по
особым поручениям и клятвенно заверяя, что никогда больше не обременит его
превосходительство своими семейными неурядицами.
Князь Голицын спел, нет, взрыднул, в последний раз глинковским "В крови
горит огонь желанья", сдержанно попрощался с Лещуком под ветвистыми рогами
марала, почтительно поцеловал руку Сонечке, взяв с нее слово не уподобляться
библейской Юдифи и не делать "секим башка" кушелевскому Олоферну, и укатил.
В цокоте лошадиных копыт ему звучало, замирая:

Лобзай меня: твои лобзанья
Мне слаще мирра и вина.