"Юрий Нагибин. Богояр (про войну)" - читать интересную книгу автора

у туристов.
Давно уже объявил побудку бодрый и требовательный голос судового
диктора, и сейчас из репродукторов, которые нельзя выключить, лилась бодрая
духовая музыка, но пассажиры раскачивались медленно. Почти никто не закрыл
окошек на ночь, доверяя июльской ночи, и каюты настыли к утру, не хотелось
выползать из-под шерстяных одеял. Но пришлось, поскольку старинные вальсы
все чаще прерывались строгим голосом диктора, предупреждавшего, что
экскурсоводы ждать не будут. Горячий душ возвращал телу жар и бодрость,
музыка уже не раздражала, а звала вперед, хорошо думалось о завтраке и
ароматном спелом воздухе соснового Богояра.
Быстро разделавшись с завтраком, Анна сказала мужу, что подождет его на
берегу, где экскурсантов должны разделить на группы - походы были разной
трудности и продолжительности.
Она прошла мимо кают своих детей, даже не подумав постучаться и не
замедлив шага, выбралась на палубу и по крутым сходням сошла на пристань, а
оттуда - на прочную, недвижную, надежную землю. В почти неощутимой зыбкости
судового пространства и даже в строениях, омываемых водой, она чувствовала
странное и неприятное напряжение, а сейчас ее отпустило.
На берегу было довольно пустынно: первая смена еще не кончила
завтракать, а вторая поджидала своей очереди. Какие-то пассажиры, не
желавшие связывать себя официальной экскурсией, выспрашивали у местных
жителей, как пройти к монастырю и далеко ли до него.
- Дорога тут одна,- сказал мужичонка с корзиной, наполненной сосновыми
шишками, и кивнул на большак.- А идти недалече - километров десять.
- Ошалел? - возмутилась худенькая женщина в брезентовых рукавицах,
толкавшая тачку с кирпичами.- И восьми нету.
- Может, и нету,- покладисто согласился любитель самовара.
- Да не слушайте вы их! - вмешался подрезавший кусты берцовой стати
садовник.- Тут ровно семь километров.
- Шесть тысяч восемьсот сорок метров,- с угрюмой усмешкой отчеканил
показавшийся знакомым Анне голос.
Пассажиры подались к валуну. Анна машинально последовала за ними и
увидела калек, торговавших корявыми грязными корешками. Тут только вспомнила
она о грустной участи Богояра - служить последним приютом тех искалеченных
войной, кто не захотел вернуться домой или кого отказались принять.
- Точно высчитал!..- заметил один из туристов.
- Не высчитал, а выходил,- подхватил другой.- Сколько раз промахал
своими утюжками это расстояние? - спросил он безногого в серой, с
распахнутым воротом рубахе, очень прямо торчащего над газетой с корешками.
О калеке нельзя было сказать, что он "стоял" или "сидел", он именно
торчал пеньком, а по бокам его обрубленного широкогрудого тела, подшитого по
низу толстой темной кожей, стояли самодельные деревянные толкачи, похожие на
старые угольные утюги. Его сосед, такой же обрубок, но постарше и не столь
крепко скроенный, пристроился на тележке с колесиками. Ему не по силам было
отмахивать бросками тела почти семь километров от монастыря до пристани и
столько же обратно.
За нарочитостью "свойского" тона туриста скрывалось желание благородной
прямотой, подразумевающей уважение к ратному подвигу и жестокой потере,
установить добрую мужскую кроткость с половинкой человека. Ничто не дрогнуло
на загорелом со сцепленными челюстями лице калеки, давшего справку. Он будто