"Юрий Нагибин. Богояр (про войну)" - читать интересную книгу автора

Скворцов, чтобы она не слишком боялась за твое здоровье, иначе все рухнет.
Обмануть ее бесхитростность ничего не стоило, но обостренное чувство долга
делало ее бдительной. Скворцов благополучно лавировал меж Сциллой и
Харибдой. С каждой минутой она становилась все более ручной. Теперь нужно
немного безумия, чтобы вынудить ее к другим уступкам, не столь губительным
для его изношенного сердца, как намерение спуститься в бар и отобрать по
коктейлю у их детей-пьяниц. Ничто не казалось Анне столь опасным для
сердечника (у Скворцова было сердце водолаза), чем алкоголь. Она молила мужа
пощадить себя. Что угодно, только не этот страшный яд. "Вот так-то, моя
строптивица!" - нежно думал Скворцов, водя губами по душистым, густым,
черным в синеву волосам.
У него была счастливая ночь, впрочем, как и всегда...
...Детишкам повезло куда меньше. Сын Паша пить не умел. На мужественном
сленге современной молодежи это называлось так: "Принимает по делу, но не
держит выпивку". Он отдавал себе отчет в своей позорной слабости, но всякий
раз надеялся, что пронесет. И на этот раз, в пароходном баре, Паше казалось,
что все будет о'кей. Из предосторожности он решил не мешать, держаться
одного, самого слабенького пойла. К тому же девочка ему попалась высшего
класса, и не было никакой нужды надираться, чтобы глупая, хотя и с
претензиями, парикмахерша показалась Афиной Палладой.
Несмотря на весь свой жизненный опыт, Паша Скворцов никак не мог
определить ее социальное и жизненное положение. Он подумал было, что она
тоже путешествует с родителями,- студенточка, избалованное дитя, добившееся,
вроде него с Танькой, полной самостоятельности. Новая знакомая решительно
отвела этот вариант: вся прелесть подобных поездок побыть одной среди чужих,
совершенно незнакомых людей, освежить душу, иначе незачем ехать. Внезапно
Паша обнаружил, что она куда старше, нежели ему показалось вначале. От
напитков, жары, духоты, папиросного дыма будто осыпалась пыльца юности,
лишив ее лицо расплывчатой прелести, черты определились и чуть погрубели.
Кто же она? Некоторая загадочность наводила на мысль об "Интуристе".
Танцевала она лучше и современнее всех, пила с отменной легкостью, пепел
стряхивала куда угодно, кроме пепельницы, за словом в карман не лезла; его
волновал чуть хрипловатый, словно ворчащий голос, каким она парировала,
легко и остроумно, его выпады, нравился медленный, толчками, из глубины
смешок, но больше всего нравилась та простота, с какой она пошла в его
каюту, когда джазисты принялись гасить свет, чтобы повытрясти монету из
оголтелых танцоров.
В каюте Пашу тут же стошнило. Новая знакомая вела себя спокойно и
дружественно: давала воды, поддерживала ему голову прохладной ладонью за
лоб, вытирала лицо мокрым полотенцем, чувствовалось, что все это ей не в
новинку. Морали не читала, но все-таки уколола: "Эх, ты!.. А держался, как
настоящий!" Ему было стыдно, до слез стыдно и досадно, он люто ненавидел
себя, но все же сделал попытку вывернуться:
- Сроду такого не бывало. Пойло на меня не действует. Отравился
сардельками за ужином. Ты помнишь эту гадость? - его передернуло от
омерзения.
- Брось трепаться, сардельки были свежие... Ну, ладно, ты меня
пригласил сюда как сестру милосердия, неотложную помощь?
- А куда торопиться? - он хотел потянуть время, чтобы прийти в себя.-
Вся ночь впереди. Останешься у меня...