"Владимир Набоков. Смотри на арлекинов!" - читать интересную книгу автора

ненароком сплетает паутину, в которой ряд моих ответных
оплошностей запутывает меня, заставляя исполнить назначенное,
что и являлось единственным смыслом заговора.
В один из дней пасхального триместра моего последнего
кембриджского года (1922-го) мне довелось "как русскому"
просвещать относительно некоторых тонкостей костюма Ивора
Блэка, неплохого актера-любителя, под руководством которого
театральная артель "Светлячок" намеревалась поставить гого-
левского "Ревизора" в английском переводе. В Тринити у нас с
ним был общий наставник, и Блэк умучил меня нудными имитация-
ми жеманных ужимок старика, - представление это заняло боль-
шую часть нашего ленча в "Питте". Недолгая деловая часть ока-
залась еще менее приятной. Ивор Блэк предполагал облачить Го-
родничего в халат, потому что "все это просто приснилось ста-
рому прохиндею, верно? - ведь и название "Ревизор" происходит
от французского 'reve' то есть 'сон'". Я сказал, что по-моему
- идея самая жуткая.
Если какие-то репетиции и происходили, то без меня. Мне,
собственно, только теперь и пришло в голову, что я даже не
знаю, довелось ли этой затее увидеть свет рампы.
Вскоре после того я повстречался с Ивором Блэком на ка-
кой-то вечеринке, и он пригласил меня и со мной еще пятерых
провести лето на Лазурном Берегу, - на вилле, которую он, по
его словам, только что унаследовал от старенькой тети. В ту
минуту он был здорово пьян и, похоже, весьма удивился, когда
через неделю или несколько позже, перед самым его отъездом, я
напомнил ему об этом щедром предложении, которое, как выяс-
нилось, один только я и принял. Мы оба сироты, сказал я, ни-
кто нас не любит, так надо уж держаться друг друга.
Болезнь на целый месяц задержала меня в Англии, и только
в начале июля я отправил Ивору Блэку вежливую открытку, изве-
щая, что могу появиться в Каннах или в Ницце в один из дней
следующей недели. Я почти уверен, что назвал вторую половину
субботы в качестве наиболее вероятного времени.
Попытки дозвониться со станции оказались бесплодными:
линия оставалась занятой, а я не из тех, кто упроствует в
борьбе с неисправными абстракциями пространства. Неудача
отравила мне послеполуденные часы, а это мое любимое время. В
начале долгой поездки я уверил себя, что самочувствие мое
вполне сносно, теперь оно было ужасным. День стоял не по се-
зону сырой и хмурый. Пальмы уместны лишь в миражах. Бог весть
почему, такси, словно в дурном сне, были неуловимы. В конце
концов, я погрузился в тщедушный и душный автобус из синей
жести. Всползая по петлистой дороге, где поворотов было не
меньше, чем "остановок по требованию", эта колымага достигла
места моего назначения за двадцать минут: примерно столько же
занял бы пеший переход с побережья - легким и кратким путем,
который мне в то волшебное лето предстояло заучить наизусть,
камень за камнем, куст за кустом. Впрочем, каким угодно, но
не волшебным глядело лето во время той мерзкой поездки! Глав-