"Владимир Набоков. Прзрачные вещи" - читать интересную книгу автора

скучными способами, что выпадают на долю множеству блестящих молодых людей,
не наделенных ни особым даром, ни честолюбием, и привычно отдающих лишь
часть ума выполнению пустых, а то и шарлатанских обязанностей. Что они
делают с другой, гораздо обширнейшей частью, где и как поживают подлинные их
причуды и чувства, это не то чтобы тайна, - какие уж тайны теперь, - но
может повлечь за собой откровения и осложнения, слишком печальные, слишком
пугающие, чтобы сходиться с ними лицом к лицу. Лишь знатоки и знатокам на
потребу вправе исследовать скорби сознания. Он обладал способностью
перемножать в уме восьмизначные числа - и утратил ее за несколько сереньких,
убывающих ночей в больнице, куда попал в двадцать пять лет с вирусным
заражением. Он опубликовал в университетском журнале стихотворение, длинное
и бессвязное, с многообещающим началом:

Блаженны многоточия... Вот солнце
роняет в воду райский образец...

Ему принадлежит письмо в лондонскую "Times", перепечатанное несколько
лет спустя в антологии "To the Editor: Sir"[6], в нем читаем:
"Анакреон скончался восьмидесяти пяти лет от роду, задушенный "винным
скелетом" (как выразился иной иониец), а шахматисту Алехину цыганка
напророчила, что его убьет в Испании мертвый бык."
Семь послеуниверситетских лет он состоял в секретарях и анонимных
помощниках у знаменитого проходимца, ныне покойного символиста Атмана, и
именно на нем лежит ответственность за сноски подобные этой:
"Кромлех (ассоциируемый с млеком, молоком и молоками) очевидно
представляет собой символ Великой Матери, столь же явственно, как менгир
("mein Herr") несет мужское начало."
Еще один срок он отбыл, торгуя канцелярскими принадлежностями, и
пущенная им в продажу самопишущая ручка носит его имя: "Персоново Перо".
Впрочем, она и осталась наивысшим его достижением. Мрачной
двадцатидевятилетней персоной он поступил на службу в крупную издательскую
фирму, где подвизался в разных должностях - помощника изыскателя, ловца
талантов, помощника редактора, младшего редактора, корректора, улещевателя
наших авторов. Угрюмый раб, он был отдан в распоряжение миссис Фланкар,
пышной дамы с претензиями, краснолицей и пучеглазой на осьминожий покрой.
Издательство намеревалось опубликовать ее исполинский роман "Самец" при
условии основательной правки, безжалостных сокращений и частичной
переработки. Предполагалось, что переписанные куски - по нескольку страниц
там и сям - перекинут мосты над черными, кровоточащими прогалами щедро
отвергнутой писанины, зиявшими меж уцелевших глав. Эту работу проделала
сослуживица Хью, милая девушка с "конским хвостиком", уже успевшая из фирмы
уволиться. Талант романиста был ей присущ еще в меньшей мере, чем миссис
Фланкар, и Хью пришлось маяться с окаянной задачей - залечиванием не только
нанесенных ею ран, но и не тронутых ей бородавок. Несколько раз его
приглашали к чаю в очаровательный пригородный дом миссис Фланкар, украшенный
почти исключительно полотнами кисти ее покойного мужа, - ранней весной в
гостиной, летом в столовой, пышной красой Новой Англии в библиотеке и зимой
в спальне. В этой именно комнате Хью предпочитал не задерживаться, ибо
испытывал неприятное чувство, что миссис Фланкар уповает на изнасилование
под сиреневыми снежинками мистера Фланкара. Подобно многим перезрелым, но