"Владимир Набоков. Со дна коробки" - читать интересную книгу автора

тех, что таскают все свое земное достояние в обширных карманах, а износивши
последний носок, обертывают ступню слоями драной газеты, и вечно сидят,
растопыря ноги и приладив пообок бутылку вина, под осыпающейся стеной
какого-нибудь недостроенного дома, который никогда и не будет достроен,
потряс публику рассказом о виденном им из удобного угла грубом обращении с
пожилым человеком. Две русские дамы, из которых одну какое-то время тому
лечили от острой формы истерии, показали, что в день преступления видели,
как генерал Голубков куда-то вез в машине генерала Федченко. Русский
скрипач, обедая в вагоне-ресторане немецкого поезда... - впрочем, что пользы
пересказывать все эти несуразные домыслы.
Мелькают последние кадры - Славская в тюрьме. Смиренно вяжет в углу.
Пишет, обливаясь слезами, письма к госпоже Федченко, утверждая в них, что
теперь они - сестры, потому что мужья обеих схвачены большевиками. Просит
разрешить ей губную помаду. Рыдает и молится в объятиях бледной юной русской
монашенки, которая пришла поведать о бывшем ей видении, в котором открылась
невиновность генерала Голубкова. Причитает, требуя вернуть ей Новый Завет,
который полиция держит у себя, - держит, главным образом, подальше от
экспертов, так славно начавших расшифровывать кое-какие заметки,
нацарапанные на полях Евангелия от Иоанна. Вскоре после начала Второй
Мировой Войны, у нее обнаружилось непонятное внутреннее расстройство, и
когда одним летним утром три немецких офицера появились в тюремной больнице
и пожелали увидеть ее, немедленно, - им сказали, что она умерла, - и может
быть, не солгали.
Остается только гадать, сумел ли муж дать ей знать о себе или он счел
более безопасным предоставить жену ее собственным горестям. Куда он
отправился, бедный perdu[5]? Зеркалами возможности не заменишь замочную
скважину знания. Быть может, он отыскал свой рай в Германии, получив там
незначительную административную должность в Училище юных шпионов Бедекера.
Быть может, он воротился в страну, где некогда в одиночку брал города. Быть
может, и нет. Быть может, некто, самый-самый большой шеф, призвал его к себе
и с легким иностранным акцентом, с вкрадчивостью хорошо всем нам известного
сорта, сказал: "Боюсь, друг мой, вы больше нам не нужны", - и едва только Х
повернулся, чтобы уйти, как мягкий указательный палец доктора Пуппенмейстера
нажал неприметную кнопку на краешке безучастного письменного стола, и люк
разверзся под Х, и он полетел навстречу смерти (он, который "слишком много
знал") или переломал свои курьезные кости, рухнув прямо в гостиную пожилой
четы, обитающей этажом ниже.
Как бы там ни было, представление закончилось. Вы помогаете вашей
девушке надеть пальто и присоединяетесь к медленно ползущему в направлении
выхода потоку вам подобных. Запасные выходы распахиваются в неожиданные
боковые приделы ночи, втягивая ближние к ним ручейки. Если вы, подобно мне,
предпочитаете для простоты ориентирования выходить в те же двери, какими
вошли, вы скоро снова минуете афиши, что показались такими притягательными
часа два назад. Русский кавалерист в полупольском мундире, склоняется с
поло-пони, чтобы сгрести красотку в красных сапожках и каракулевой папахе,
из-под которой выбиваются черные локоны. Триумфальная Арка трется плечом о
Кремль с тусклыми его куполами. Сверкая моноклем, агент Иностранной Державы
вручает генералу Голубкову связку секретных бумаг... Скорее, дети, выйдем
отсюда в трезвую темноту, в шаркающую безмятежность привычных панелей, в
прочный мир, полный хороших веснушчатых мальчиков и духа товарищества.