"Владимир Набоков. Пьесы в прозе" - читать интересную книгу автора

еще четыре года, вот еще три, вот еще полтора, а когда останется полгода --
лопнем, но уедем... С приятелем на Капри начал уже списываться... Боже мой!
Бить меня надо.

Ревшин.
Будем хладнокровны, Алексей Максимович. Нужно сохранить ясность мысли и
не бояться... хотя, конечно, осторожность -- и вящая осторожность --
необходима. Скажу откровенно: по моим наблюдениям, он находится в состоянии
величайшей озлобленности и напряжения, а вовсе не укрощен каторгой.
Повторяю: я, может быть, ошибаюсь.

Любовь.
Только каторга ни при чем. Человек просто сидел в тюрьме.

Трощейкин.
Все это ужасно!

Ревшин.
И вот мой план: к десяти отправиться с вами, Алексей Максимович, в
контору к Вишневскому: раз он тогда вел ваше дело, то и следует к нему
прежде всего обратиться. Всякому понятно, что вам нельзя так жить -- под
угрозой... Простите, что тревожу тяжелые воспоминания, но ведь это произошло
в этой именно комнате?

Трощейкин.
Именно, именно. Конечно, это совершенно забылось, и вот мадам
обижалась, когда я иногда в шутку вспоминал... казалось каким-то театром,
какой-то где-то виденной мелодрамой... Я даже иногда... да, это вам я
показывал пятно кармина на полу и острил, что вот остался до сих пор след
крови... Умная шутка.

Ревшин.
В этой, значит, комнате... Тцы-тцы-тцы.

Любовь.
В этой комнате, да.

Трощейкин.
Да, в этой комнате. Мы тогда только что въехали: молодожены, у меня
усы, у нее цветы -- все честь честью: трогательное зрелище. Вот того шкала
не было, а вот этот стоял у той стены, а так все, как сейчас, даже этот
коврик...

Ревшин.
Поразительно!

Трощейкин.
Не поразительно, а преступно. Вчера, сегодня все было так спокойно... А
теперь -- нате вам! Что я могу? У меня нет денег ни на самооборону, ни на
бегство. Как можно было его освобождать после всего... Вот смотрите, как это