"Владимир Набоков. Пильграм" - читать интересную книгу автора

сходящимися бороздками на грудке, показывающими, как упакованы
зачаточные крылья, лапки, сяжки, хоботок между ними, и с
членистым остроконечным брюшком, которое вдруг начинало
судорожно сгибаться вправо и влево, если такую куколку тронуть.
Лежали они во мху и стоили недорого, - и со временем из них
вылуплялась сморщенная, чудесно растущая бабочка. А иногда
появлялись для продажи другие, случайные, твари - маленькие
черепахи ювелирного образа или дюжина ящериц, уроженок Майорки,
холодных, черных, синебрюхих, которых Пильграм кормил мучными
личинками на жаркое и виноградинами на сладкое. Всю жизнь он
прожил в Пруссии, всю жизнь, безвыездно. Энтомолог он был
превосходный, венец Ребель назвал его именем одну редкую
бабочку, да и сам он кое-что открыл, описал. В его ящиках были
все страны мира, но сам он нигде не побывал и только иногда, по
воскресеньям, летом, уезжал за город, в скучные,
песчано-сосновые окрестности Берлина, вспоминал детство,
поимки, казавшиеся тогда такими необыкновенными, и с грустью
смотрел на бабочек, все виды которых ему были давным-давно
известны, прочно, безнадежно соответствовали пейзажу, - или же
на ивовом кусте отыскивал большую, голубовато-зеленую,
шероховатую на ощупь гусеницу с маленьким фарфоровым рогом на
задке. Он держал ее, оцепеневшую, на ладони, вспоминал такую же
находку в детстве, - замирание, приговорки восторга, - и, как
вещь, ставил ее обратно на сучок. Да, всю жизнь он прожил на
родине, и, хотя два-три раза подвернулась возможность начать
более выгодное дело - торговать сукном, - он крепко держался
за свою лавку, как за единственную связь между его берлинским
прозябанием и призраком пронзительного счастья: счастье
заключалось в том, чтобы самому, вот этими руками, вот этим
светлым кисейным мешком, натянутым на обруч, самому, самому,
ловить редчайших бабочек далеких стран, собственными глазами
видеть их полет, взмахивать сачком, стоя по пояс в траве,
ощущать бурное биение сквозь кисею. Деньги на это счастье он
собирал, как человек, который подставляет чашу под драгоценную,
скупо капающую влагу и всякий раз, когда хоть немного собрано,
роняет ее, и все выливается, и нужно начать сначала. Он
женился, сильно рассчитывая на приданое, но тесть через неделю
помер, оставив наследство из одних долгов. Затем, накануне
войны, после упорного труда все у него было готово к отъезду,
- он даже приобрел тропический шлем; когда же это рухнуло, его
еще некоторое время утешала надежда, что теперь-то он попадет
кое-куда, - как попадали прежде на восток или в колонии
молодые лейтенанты, которые, томясь походной скукой,
принимались составлять коллекции бабочек и жуков, чтобы потом
на всю жизнь пристраститься к ним. Слабый, рыхлый, больной, он
был оставлен в тылу и иностранных чешуекрылых не увидел. Но
самое страшное, - то, что случается только в кошмарах, -
произошло через несколько лет после войны: сумма денег, которую
он опять с трудом набрал, сумма денег, которую он держал в
руках, - эта вполне реальная сгущенная возможность счастья