"Владимир Набоков. Истребление тиранов" - читать интересную книгу автора

что вовсе не сказано, что найду его всегда под рукой, буде
понадобится. Я прожил поэтому трудную, одинокую жизнь, в нужде,
в меблированных комнатах,- однако, всегда у меня было
рассеянное ощущение, что дом мой за углом, ждет меня, и что я
войду в него, как только разделаюсь с тысячей мнимых дел,
заполнявших мою жизнь. Боже мой, как я ненавидел тупость,
квадратность, как бывал я несправедлив к доброму человеку, в
котором подметил что-нибудь смешное, вроде скаредности или
почтения к богатеньким. И вот теперь передо мной не просто
слабый раствор зла, какой можно добыть из каждого человека, а
зло крепчайшей силы, без примеси, громадный сосуд, полный до
горла и запечатанный.

4

Из дико цветущего моего государства он сделал обширный
огород, в котором особой заботой окружены репа, капуста да
свекла; посему все страсти страны свелись к страсти овощной,
земляной, толстой. Огород в соседстве фабрики с непременным
звуковым участием где-то маневрирующего паровоза, и над всем
этим безнадежное белесое небо городских окраин - и все, что
сюда воображение машинально относит; забор, ржавая жестянка
среди чертополоха, битое стекло, нечистоты, взрыв черного
мушиного жужжания из-под ног... вот нынешний образ моей
страны,- образ предельного уныния, но уныние у нас в почете, и
однажды им брошенный (в свальную яму глупости) лозунг "половина
нашей земли должна быть обработана, а другая заасфальтирована"
повторяется дураками, как нечто, выражающее вершину
человеческого счастья. Добро еще, если бы он нас питал той
жалкой истиной, которую некогда вычитал у каких-то площадных
софистов; он питает нас шелухой этой истины, и образ мышления,
который требуется от нас, построен не просто на лжемудрости, а
на обломках и обмолвках ее. Но для меня и не в этом суть, ибо
разумеется, будь идея, у которой мы в рабстве, вдохновеннейшей,
восхитительнейшей, освежительно мокрой и насквозь солнечной,
рабство оставалось бы рабством, поскольку нам навязывали бы ее.
Нет, главное то, что по мере роста его власти я стал замечать,
что гражданские обязательства, наставления, стеснения, приказы
и все другие виды давления, производимые на нас, становятся все
более и более похожими на него самого, являя несомненное
родство с определенными чертами его характера, с подробностями
его прошлого, так что по ним, по этим наставлениям и приказам,
можно было бы восстановить его личность, как спрута по
щупальцам, ту личность его, которую я один из немногих хорошо
знал. Другими словами, все кругом принимало его облик, закон
начинал до смешного смахивать на его походку и жесты; в
зеленных появились в необыкновенном изобилии огурцы, которыми
он так жадно кормился в юности; в школах введено преподавание
цыганской борьбы, которой он в редкие минуты холодной резвости
занимался на полу с моим братом двадцать пять лет тому назад; в