"Владимир Набоков. Истребление тиранов" - читать интересную книгу автора

пыльные концы своих собственных внутренностей. Но какие бы
объяснения я ни подыскивал своей нерешительности, было бы
неразумно скрыть от себя, что я должен его истребить, и что я
его истреблю,- о, Гамлет, о, лунный олух...

14

Нынче он сказал речь по поводу закладки новой,
многоярусной теплицы и заодно поговорил о равенстве людей, о
равенстве колосьев в ниве, причем для вящей поэзии произносил:
клас, класы, и даже класиться,- не знаю, какой приторный
школяр посоветовал ему применить этот сомнительный архаизм,
зато теперь понимаю, почему последнее время в журнальных стихах
попадались такие выражения как "осколки сткла", "речные Праги"
или "и мудро наши ветринары вылечивают млечных крав".
В течение двух часов гремел по нашему городу громадный
голос, вырываясь в различных степенях силы из того или другого
окна, так что, ежели идти по улице (что, впрочем, почитается
опасной неучтивостью,- сиди и слушай), получается впечатление,
что он тебя сопровождает, обрушивается с крыши, пробирается на
карачках у тебя промеж ног и, снова взмыв, клюет в темя,-
квохтание, каркание, кряк, карикатура на человеческое слово, и
некуда от Голоса скрыться, и то же происходит сейчас в каждом
городе, в каждом селенье моей благополучно оглушенной родины,
Никто кроме меня, кажется, не заметил интересной черты его
надрывного ораторства, а именно пауз, которые он делает между
ударными фразами, совершенно как это делает вдрызг пьяный
человек, стоящий в присущем пьяным независимом, но
неудовлетворенном одиночестве посреди улицы и произносящий
обрывки бранного монолога с чрезвычайной увесистостью гнева,
страсти, убеждения, но темного по смыслу и назначению, причем
поминутно останавливается, чтобы набраться сил, обдумать
следующий период, дать слушателям вникнуть,- и, паузу
выдержав, дословно повторяет только что изверженное, таким
тоном, однако, будто ему пришел на ум еще один довод, еще одна
совершенно новая и неопровержимая мысль.
Когда, наконец, он иссяк, и безликие, бесщекие трубачи
сыграли наш аграрный гимн, я не только не испытал облегчения, а
напротив почувствовал тоску, страх, утрату; покамест он
говорил, я по крайней мере караулил его, знал, где он, и что
делает, а теперь он опять растворился в воздухе, которым дышу,
но в котором уже нет ощутимого средоточия.
Я понимаю гладковолосых женщин наших горных племен, когда,
будучи покинуты любовником, они ежеутренне упорным нажимом
коричневых пальцев, булавкой с бирюзовой головкой прокалывают
насквозь пупок глиняному истуканчику, изображающему беглеца.
Последнее время я часто занимаюсь тем, что пытаюсь с помощью
всех сил души вообразить течение его забот и мыслей, пытаюсь
попасть в ритм его существования, дабы оно поддалось и рухнуло,
как висячий мост, колебания которого совпали бы со стройными